Сергей Григорьев - Берко кантонист

— Я же хожу как совсем голый. Разве можно так?

— Это ничего. Надо привыкать. Так если тебе еще нравится твой кафтан, — продолжал Берко свою быль, — то граф Сперанский хотел сделать еще хуже — сумасшедшую рубашку, чтобы рукава были еще длиннее, что уже из них не высунешь и пальца. Что ни шагнуть — надо смотреть в указ: так ли еврей шагнул, и может ли он чихнуть, если ему в ноздрю залетела мушка. Скоро все было написано и переписано и начисто и набело. Тогда граф Сперанский задумался: так ли все написано, как бы он хотел? А он хотел, чтобы евреи сидели смирно в своей сумасшедшей рубашке и думали, что так и надо по их вере и по их закону. Он думал недолго и велел позвать к себе раввина из Петербурга, так как, ты понимаешь, в столичном городе очень много наших, то есть там и раввин! Очень почтенный и уважаемый человек. Это ребе Аарон Миттельмейер. Ребе Аарон пришел, как его позвали.

«Не угодно ли вам присесть в кресло, уважаемый господин Миттельмейер?» — так сказал граф Сперанский.

Ребе поклонился, присел в большие кресла, и борода его была как серебряный дождь; ниспадающий из уст его. Он молчал, потому что если он говорит, то это уже не серебряный, а золотой дождь из его уст и с каплями бриллиантов!

«Ваш разум, господин Миттельмейер, и что вы ученый человек, — сказал граф Сперанский, — известно и в Кракове, и в Вильно, и в Санкт-Петербурге. Послушайте указ: нет ли в нем такого, что возмущает обычаи и веру вашего народа?»

Ребе молча наклонил голову. Тогда Сперанский велел секретарю своему читать. Ребе Аарон приклонил свое ухо и слушал. Секретарь читает час, другой, третий, четвертый, — и уже граф Сперанский несколько раз сам зевнул и ясно видит, что в указе написана тысяча пустяков. Но ребе Аарон слушает внимательно и не думает зевнуть или понюхать носом вниз, чем пахнет его собственная борода. Смотрит ясно и сидит прямо и смирно. Секретарь потерял уже голос, и граф Сперанский приказал подать свечи и другого секретаря — наступил уже вечер.

Второй секретарь читает другим голосом один час, второй, третий, четвертый, — и все еще очень, много остается прочесть.

Граф Сперанский успел уже нарисовать на листке бумаги лошадку, на ней генерала в шляпе с перьями. Но и это не помогает. И наконец граф Сперанский начинает кланяться ребе Аарону головой: почти что засыпает. Вот уже тысячу раз кивнул он ребе Аарону головой, вот уже догорают в шандалах свечи, и наконец секретарь сказал: конец.

Граф Сперанский смотрит вокруг, пробужденный от сна. Тогда ребе Аарон встал и с ясным взором сказал простые слова: «Вы написали очень много и очень много потрудились. Но закон должен быть краток и ясен, чтобы его могли понять и исполнять простые люди. У нас есть закон, данный Моисеем. Вы считаете, что это десять главных законов и для вас. Тогда напишите так же ясно и кратко: „Не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй“». Затем ребе Аарон поклонился графу и ушел.

Ты сам понимаешь, Гирш, что граф Сперанский не умеет писать, как писали пророки, но ему стало стыдно, и он взял карандаш и многое зачеркнул в указе. Вот и все. Ясно, что у ребе Миттельмейера не было никакого серебряного блюда и целой горы золота, о чем говорит солдат. Но графу Сперанскому могло присниться, когда он кланялся впросонках ребе Аарону, что есть серебряное блюдо — это борода. И выложил перед графом ребе Миттельмейер не гору, а только десять лобанчиков [21] Лобанчик — золотая французская монета, ходившая по всей Европе до середины XIX века. всего-навсего из своих золотых уст.

— И ты думаешь, Берко, граф не положил их к себе в карман? — спросил Гирш.

— Это же ясно! — усмехнулся Берко.

Каждый шаг этапа удалял Берка от дома и прошлого и приближал будущее в чужом городе. Прошлое отступало быстрее, чем приближалось будущее: этапная жизнь все одна и та же, а потому и в днях была беспокойная пустота.

Густозеленые дубравы на пути сменились трепетнолистыми тополями; трава серела, попадались все чаще раньше не знакомые полынь и розовые звездочки гвоздики; шоссе сменилось пыльным в сушь и грязным в непогоду большаком. Простор больше не пугал, а ему, казалось, не будет края, но где-то голубой чертой лежала Волга — и с ней конец этапного пути для Берка и всех «не вроде». Теперь на «не вроде» реже попадали обиды от селян; мальчишки попутных деревень не кричали «жидков ведут», а поглядывали на ребят в этапе с испуганным почтением. «Кантонистов ведут», переговаривались мальчишки сдержанно и тихо.

В маленьком городке, когда до назначенного этапу места на Волге осталось мало дней пути, к кандальным арестантам присоединили закованного по рукам молодого солдатика. Берко сразу в нем узнал еврея. Солдат был весел, из котомки за спиной у него торчал гриф скрипки и смычок. Солдат нарочно потряхивал ручными кандалами: их перезвон напоминал игру на цитре. Конвойный унтер-офицер встретил солдатика приветом:

— А, старый приятель, музыкант. Опять бегал и попался?

— Что значит попался? Я хочу просто прогуляться с вами до заведения.

— Ну, теперь песни играть будем иначе!

На выходе этапа нового арестанта не приковали к общей цепи, которую волокли кандальники. Солдатик подошел к кантонистам и закричал:

— Здорово, жидки!

Мальчишки смотрели на нового человека угрюмо. Один Берко решился ответить осторожно:

— Здравствуй, если не шутишь.

— Разве так отвечают начальству? — грозно нахмурив брови, сказал солдатик. — Запорю, если не будете отвечать, как должно!

Конвойный унтер-офицер поглядывал на испуганных кантонистов усмехаясь.

— Они у меня еще ничему не учены. И, можно сказать, чудо: напоротых веду. Поводу никакого не дают!

— Ну да, не дают! У вас же слабое к детям сердце. Трефное жрут?

— Хлебом кормятся. Ну, а где яблочко сунут в руку. Ты с ними, Мендель, займись. Назначаю тебя к ним капралом.

— Ладно. Ну, слушайте меня, жидки. Если с вами здоровается начальник, например как я, то вы должны отвечать все разом, в один голос, громко и весело: «Здравия желаем, капрал!» Когда же я буду генералом, то конечно придется вам кричать: «Ваше превосходительство!» Поняли, как надо отвечать?

— Ну да! — ответил за всех Берко. — Мы поняли и извиняемся, господин капрал: мы не знали, что вы начальник, мы даже не думали, что у начальства могут быть на руках эти штучки.

Слушая ответ Берка, новый начальник грустно крутил головой:

— Не так, не так начальству отвечают. Солдат должен отвечать начальству коротко, весело, точно: «точно так» и «никак нет».

— Точно так, господин капрал! — сказал, весело улыбаясь, Берко.

— Ага! Ну-ка, сними с меня котомку и достань оттуда скрипку. Говори: «Слушаю, господин капрал», и исполняй, что приказывают.