Сергей Григорьев - Берко кантонист

— Берко, пиши, что я знаю урок.

Берко прятал грош за обшлаг и делал в журнале отметку.

— Только, красавчик Иванов, будь добрый, если спросит «куплено два», не ври нарочно. Знаешь, сколько?

— Знаю. Пять лет одна волынка.

— Ну, я тебе пишу, что ты учил урок.

Фендриков опускался все более и редко теперь приходил в класс не пьяным. Утвердясь на учительском стуле, он сразу начинал спрашивать, все реже пускаясь в рассуждения о величии и пользе науки. О геометрической прогрессии больше не было и помину.

— Иванов! Куплено два, заплачено три, что стоит четыре?

— Пять, господин учитель.

— Садись. Берко! Ты старший в классе по арифметике?

— Я, господин учитель.

— Почему Иванов не отвечает? Он учил урок?

— Учил, господин учитель, я его спрашивал.

— Почему же он отвечает неверно?

— Он отвечает неверно, господин учитель, от того, что ему надоело.

— Что? Надоело? Чего ты врешь.

— Точно так. Он в уме считает «шесть», а говорит нарочно «пять», чтобы вышел разговор.

— Да. Это верно. Без разговору скучно. Иванов, иди ко мне, давай сюда маску.

— Иван Петрович, зачем трудиться и ему и вам пачкать свои руки о его поганую морду? — говорит «старший». — Дозвольте, я ударю его.

— Валяй по всем щекам.

Иванов подходит к Берку.

— Иванов, надуй же щеки.

Иванов надувает щеки. Берко его звонко бьет справа налево и слева направо по щекам ладонью. Фендриков тяжко вздыхает.

— Вот, дети, до чего мне все надоело. Надоела жизнь, надоела наука, надоели даже вы, кантонисты.

Учитель падает головой на стол и рыдает. Класс замирает. Рыдания все тише. Смолкли. Перешли в храп. Фендриков спит. Берко встает со своего места.

— Ребята! Я не говорю о тех, кто не хочет, но кто хочет — займемся, так тихо, чтобы не будить господина учителя. Рифметика — это же так просто, как пять пальцев. На одной руке пять пальцев, на другой руке пять пальцев, а всего десять. С этого и начинается рифметика. Кто же дает знать табличку? Начнем считать свои пальцы…

Пока Берко обучает желающих «рифметике» на пальцах, за его спиной «красавцы» обряжают Фендрикова к звонку. Они прикручивают его ноги к ножкам стула бечевками и на голову надевают бумажный колпак. В коридоре звонит звонок.

— Иван Петрович! Кончился урок.

В учителя летят со скамей комки жеваной бумаги. Фендриков встает и волочит за собой стул.

— Ах! Что это? Господин учитель, стул к вам присох! — восклицает Берко, спеша разрезать бечевку ножом. — Вам что-то попало на голову, — и срывает с головы учителя колпак.

Фендриков отпихивает Берка:

— Что ты вьешься около меня, свиная рожа? Пошел!

— Пошел! — кричат с «Камчатки». — Пошел!

— Что? Кто пошел, мерзавцы?! Я пошел ?! — спрашивает учитель.

— Дождь пошел на дворе, Иван Петрович…

— Ага! Прощайте, дети! Дождь пошел, и я пойду.

— Пошел! Пошел! Пошел! — хором провожают кантонисты учителя из класса.

За дверью класса Берка ждал капрал.

— Клингер, идем скорей.

— Куда? За что? Сколько? — спросил испуганный Берко.

— В чихауз. Там тебя переоденут в смотровую одежду.

— Зачем?

— Там узнаешь. Штык, веди племянника в чихауз, там фельдфебель ждет. Бегом бегите.

Берко с дядькой побежали в цейхгауз. Там на прилавке были выложены смотровые вещи, прикроенные на Берка в один из первых дней его жизни в школе. Солдат из швальни, приударяя утюгом, гладил на прилавке брюки. От брюк шел пар. Бахман заходил то с одной стороны, то с другой, заглядывая из-за локтя портного, хорошо ли он утюжит.

— Вот, Клингер, какое тебе выпало счастье, — сказал Онуча, — сам бригадный тебя на вести потребовал. Дошло до него, каким манером нам не известно, что ты на диво всем рифметику решаешь. Приказано тебя сегодня прислать. Скидывайся! Чего губы побелели? Не пороться «скидывайся», а вот тебе отпарили новые брюки. Штык, помогай ему!

С помощью дядьки Берко снял поношенную форму второго срока, снял белье и сапоги и оделся во все новое первого срока.

— Бахман! Дай портянку получше, побелее, а то заставит разуться — беда!

Во всем новом Берко почувствовал себя точно связанным, вроде того, когда Бахман с Онучею его снаряжали на стойку. Штык одергивал и оправлял племяша так заботливо, что Берко качается с боку на бок.

— Помнишь? — подмигнул Бахман. — Что же, господин фельдфебель, дадим ему ранец, патронташ и ружье? Или тесак ему на перевязь повесим, как будто он уж унтер-офицер?

— Погоди, Бахман, не барабошь, его еще надо научить являться. Явиться умеешь, паршивый чорт?

— Никак нет, господин фельдфебель.

— Штык! Явись мне: я генерал, а ты Клингер; он пусть посмотрит. «Здорово, кантонист!»

Штык, на ходу сорвав с головы шапку, тем же темпом приставил ногу, пристукнув лихо каблуком, и закричал:

— Здравия желаю, ваше превосходительство! Честь имею явиться, рядовой четвертой роты батальона военных кантонистов Клингер, прислан вестовым!

— Берко, повтори!.. Так, так… Руку левую с шапкой ко шву. Помни: введут тебя к генералу, головой не верти, по сторонам не зевай, как тебя поставили, так и стой. Не вихляй задом. Похоже! Ну, лучше не выйдет: все пыль ногами загребаешь. Штык, начисти ему сапоги, да ступайте в час добрый. Нет, лучше захвати с собой ваксу и щетку, а то он дорогой всю пыль на себя сгребет. Там его оправь, как следует. Марш! И что у тебя за походка, Клингер!

Когда вышли со двора, Берко пожал плечами.

— Что он все смеется на мою походку? Я виноват, что ходил в длинном кафтане?

— Ладно, а ты иди скорей. Да выше ноги подымай, не пыли!

Дом, где жил бригадный, все в школе именовали «дворцом». Белый, с пышным лепным фронтоном, шестью колоннами с лица, среди густого сада и с бельведером над крышей, дом, правда, был похож на дворец.

Кантонисты зашли с заднего крыльца на кухню, где стучал ножами повар, а денщик, сняв куртку и засучив рукава, тер кирпичом кастрюлю.

— К генералу на вести. Доложи.

— Двое?

— Нет. Он вот. А я его дядька. Провожаю. Из слабых он.

— Ладно. Я сейчас няньке скажу.

Денщик ушел и вернулся вместе с высокой прямой старухой в буклях и наколке. Шурша накрахмаленным платьем, она подошла и, близко наклонясь, поднесла к глазам лорнет и осмотрела кантонистов.

— Который: этот или тот?

— Вот этот, долгоносенький, нянюшка.

— Ах, этот! Превосходно! А ты, дружок, иди домой. Степан, дайте ему на дорогу пирога.

— Слушаю, нянюшка.

Повар вынул из шкапа пирог и, отрезав кусок, дал Штыку.

— Премного благодарны. Счастливо оставаться! — «откатегорял» Штык и ретировался.

— Пойдем, мальчик! Иди за мной. Нет, погоди.

Старушка обошла Берка вокруг и, втягивая воздух, покачала головой.