Бенито Гальдос - Кадис

– Вы собираетесь похитить девушку, милорд? – спросил я в краткий миг внезапного просветления.

– Да, я выкраду ее и отвезу в свой замок на Мальту. Я просил предоставить мне английский корабль.

Внезапная дрожь пробежала по моему телу; казалось, затемненное сознание делает неслыханные усилия, чтобы вернуть себе утраченную ясность.

– Лорд Грей, – сказал я, – мы друзья. Вы можете на меня положиться. Я помогу вам в этом деле, ведь, к сожалению, его нелегко осуществить.

– Да, нелегко… увидим, – ответил он, с жадностью глотая вино. – А я помогу вам убить Куррито Баэса.

– Да, я убью его, хотя бы у него была тысяча жизней. Но позвольте в благодарность за услугу предложить вам свою помощь, чтобы похитить девушку и насмеяться над семнадцатью веками войн, договоров, привилегий, фанатизма, религии и тирании.

– Прекрасно, друг мой Габриэль, вашу руку! Да здравствует недоступное! Добиться того, что недоступно, – вот единственная истинная радость.

– Посвятите меня в вашу тайну, милорд.

– Хорошо.

– Я убью моего недруга.

– И очень скоро. Дайте вашу руку.

– Вот она.

– А теперь идем, – сказал лорд Грей в апогее своего бреда.

– Куда?

– В мир.

– Мир рухнул, он больше не существует, – ответил я.

– Мы снова его создадим. Однажды вдребезги разбилась этрусская ваза, которую я купил в Неаполе. Я собрал один за другим все осколки, и мне удалось склеить их… О, моя возлюбленная! Где ты, почему я тебя не вижу? Музыка, аромат цветов – все говорит мне, что ты недалеко. Сеньор де Арасели, вы слышите музыку?

– Да, чарующие звуки, – ответил я, и мне в самом деле казалось, что я их слышу.

– Она приближается, вся окутанная облаком. Видите ли вы ослепительный свет, заливающий комнату?

– Да, вижу.

– Моя возлюбленная пришла, сеньор де Арасели, вот она входит, она уже здесь.

Я оглянулся и увидел ее: она стояла на пороге в сиянии золотистого света, прозрачная, как мансанилья и херес, который мы пили. Я попытался встать, но тело вдруг налилось свинцом, а голова – тяжелее горы – упала мне на руки, скрещенные на столе, и я потерял всякое представление о жизни.

Сознание, все еще затуманенное, медленно возвращалось ко мне, когда раздался голос Поэнко. Он-то и дал мне знать, что мир все еще существует. Лорд Грей исчез. Я пришел в себя и понял, что я глупец; впрочем, чувство стыда, вызванное воспоминанием о моем недостойном поведении, пришло позднее. Жгучего стыда! Долгое время я не мог простить себе этой позорной слабости.

Но, как говорят историки, набросим покров на злосчастное происшествие и вернемся к нашему повествованию.

После той ночи служба надолго приковала меня к Матагорде и Кортадуре и лишила возможности совершать наезды в Кадис, которые доставляли мне то радость, то безграничную печаль. Наконец наступила передышка, и я поспешил на улицу Анча с намерением на месте решить, как мне быть дальше.

В обычное время улица Анча служила местом сборища любопытствующих зевак, веселых бездельников, лгунов, охотников до сплетен и прочих праздношатающихся. Здесь прохаживались – зимой в полдень, а летом под вечер – куртизанки, петиметры, аббаты, влюбленные, не было недостатка в разных приключениях, и частенько разыгрывались сценки, которые так живо изобразил дон Хуан дель Кастильо в своих городских сайнете, не менее остроумных и правдивых, чем его народные интермедии из жизни махо.

Но в 1811 году, после того как кортесы обосновались в Кадисе, улица Анча превратилась не только в излюбленное место прогулок, она – да будет мне позволено подобное сравнение – стала сердцем Испании. Сюда быстрее всего доходили вести о войне, о победах и поражениях, о планах и указах нашего правительства и распоряжениях «чужака» [91] То есть Жозефа Бонапарта. , о государственных событиях от самых крупных до самых ничтожных, здесь обсуждались политические слухи, сплетни, происки, волнения и бури. Здесь раньше, чем где бы то ни было, узнавали о смене должностных лиц в громоздкой административной машине, которая со всеми своими советами, секретариатами, счетной частью, королевской канцелярией, верховными хунтами, управлениями, печатным двором, вексельной палатой, арбитражными комиссиями и прочим нашла себе прибежище в Кадисе после вторжения врага в Андалузию. Кадис был к этому времени до отказа переполнен канцеляриями и ломился от связок с документами.

Кроме того, на улице Анча больше, чем в любом другом месте Испании, издавались и распространялись различные печатные листки и списки, которыми в ту пору питалось общественное мнение. Именно там впервые получали гласность как раздоры литераторов, так и разногласия политических вождей, как эпиграммы, так и диатрибы [92] Диатриба – гневная обличительная речь. , как язвительные анекдоты, так и карикатуры. На улице Анча из уст в уста передавались разящие стихи Арриасы и желчные диатрибы Кампани против Кинтаны.

Здесь появились на свет безобидные газетные листки, эти бабочки-однодневки, рождавшиеся под первыми лучами свободы печати в ее предрассветных сумерках. Они назывались: «Политический ревизор», «Американский телеграф», «Листок», «Газета регентства», «Испанский Робеспьер», «Друг законов», «Главный цензор», «Вечерняя газета», «Испанская пчела», «Домовой кофеен», «Главный прокурор нации и короля». Среди них встречались и монархические листки врагов реформы, и либеральные издания поборников конституции.

Здесь же происходили первые диспуты, которые легли в основу двух знаменитых в свое время сочинений «Учебного словаря» [93] Имеется в виду «Учебный словарь для некоторых писателей, по ошибке родившихся в Испании», написанный каноником Айялой; этот словарь был направлен против кортесов и каких бы то ни было реформ. Ответом на него явился «Критическо-шутовской словарь» Гальярдо. и «Критически-шутовского словаря», положивших начало распре, перешедшей в конце века в яростную драку между двумя фанатическими течениями [94] Речь идет о консерваторах и либералах. ; итак, борьба эта ведется издавна, и пока что ей не видно ни конца ни края.

Словом, на улице Анча встречались все патриоты и фанатики тех времен; там можно было наблюдать трогательную наивность той эпохи, неугомонную жажду новостей, изменчивое испанское тщеславие, проникнутое героическим духом, искренность, остроумие, фанфаронство, а рядом – скромную и молчаливую добродетель. В общем, улица Анча была своего рода залом заседаний с некоторыми чертами, присущими бирже, она заменяла собой атеней [95] Атеней — зд.: клуб, в котором литераторы читали и обсуждали свои произведения. , кружок собеседников, собрание, а также и клуб.