Бенито Гальдос - Кадис

– Я убью этого проклятого лорда Грея! – повторил я и неожиданно понял, какую радость может дать убийство.

Ревность ярким пламенем вспыхнула в моем сердце, которое еще недавно служило приютом для мирных и сладостных чувств. В силу странного противоречия та, что я любил, стала мне в тысячу раз дороже. Гордость, уязвленное самолюбие взывали к небу, требуя отмщения. Мне казалось, что в моем лице оскорблена вселенная, небо и земля жаждали возмездия. Я проходил улицы одну за другой, повторяя:

– Я убью этого англичанина, я убью его.

Свернув за угол, я увидел перед собой до странности знакомый силуэт и прибавил шагу. Да, это был он. Сам Бог посылал мне его; не колеблясь, я бросился за ним вдогонку. Но, поравнявшись с ним, я одумался – было бы непростительной оплошностью ускорять ход событий, ведь они нуждались в тщательной подготовке. Стараясь успокоиться, я сказал: «Уверен, что мне удастся застать его дома врасплох. Так не лучше ли повременить?»

Я тронул его за плечо; он оглянулся и посмотрел на меня равнодушно, не выказывая ни радости, ни досады.

– Лорд Грей, – начал я, – вот уже много времени, как я дожидаюсь последнего урока фехтования.

– Сегодня я не расположен давать вам уроки.

– Мне вскорости понадобится мое мастерство.

– Вы собираетесь драться? Прекрасно! Но теперь я не в духе… Мне так и хочется кого-нибудь проткнуть.

– Мне тоже, лорд Грей.

– Друг мой, найдите человека, с кем я мог бы подраться.

– Вас одолел сплин?

– Отчаянный.

– И меня тоже. Мы, испанцы, часто страдаем этой болезнью.

– Это поистине странно. Вы повстречались мне сегодня в добрый час.

– Почему в добрый?

– Вы удержали меня от великого искушения, я не знал – пустить ли себе пулю в лоб или броситься головой в море. Такая безысходно мрачная тоска на меня напала.

– И все из-за несчастной любви. Доверьтесь мне, и я дам вам спасительный совет.

– Мне он не нужен. Я сам во всем разберусь.

– Я знаю девушку, которая привела вас в это ужасное состояние.

– Вы ничего не знаете. Оставим этот вопрос, не будем больше говорить о нем.

В тот день лорд Грей был замкнут, как всегда.

– Так вы желаете получить последний урок? – спросил он, помолчав.

– Да, милорд, но такой урок, который посвятит меня во все тайны благородного искусства фехтования, – я должен убить одного человека.

– Это нетрудно. Вы убьете его.

– Пойдем к вам, милорд?

– Нет, лучше в таверну Поэнко. Мы что-нибудь выпьем. Когда же вы намерены убить его?

– Как только получу несомненные доказательства его коварства. Пока что у меня в руках нет неоспоримых фактов, а так – одни догадки и подозрения, которые, впрочем, превратились почти в полную уверенность. Но этого мало – мое глупое доверчивое сердце хитрит, не желая расстаться со своим счастьем, и придумывает разные увертки и оправдания.

Англичанин ничего не ответил, и я умолк. Без единого слова мы подошли к Пуэрта-де-Тьерра.

В таверне Поэнко было полным-полно цыган и цыганок; издали доносились задорные песни под гитару, в такт им оглушительно хлопали в ладоши.

– Войдем, – сказал лорд Грей. – Мне по душе весь этот сброд с его милыми обычаями. Поэнко, проведи нас в заднюю комнату.

– Ну, теперь пойдет веселье! – воскликнул Поэнко. – Посторонись, народ. Сеньоры, дайте же пройти… расступитесь, дайте дорогу его величеству милорду.

– Ребята, да здравствуют милорд и кортесы на Острове! – крикнул дядюшка Ломбрихон, вставая со шляпой в руке и приветствуя нас тем величественным жестом, который так свойствен андалузцам. – В честь сегодняшнего святого – пресвятой свободы печати – откройте-ка, сеньор Поэнко, кран у бочки, и пусть рекой льется мансанилья [84] Мансанилья – андалузское виноградное вино. . Плачу за все, что выпьет милорд и честная компания, в знак того, что здесь один кабальеро стоит другого.

Виноторговец дядюшка Ломбрихон был могучий, коренастый старик с хриплым голосом, молодцеватой осанкой и рыцарскими манерами. Он слыл богатым человеком и – несмотря на свой почтенный возраст – большим любителем женщин.

Лорд Грей поблагодарил его, ничуть не стремясь при этом подражать ему ни в тоне, ни в движениях; он выгодно отличался от большинства своих соотечественников, которые, попав в Андалузию, обычно стараются перенять у жителей этого края манеру говорить и одеваться.

– Послушайте-ка, дядюшка Ломбрихон, – раздался другой голос, принадлежавший Вехарруко, кожевнику из Пуэрто, – еще не родился тот человек, которому я позволю оскорблять себя.

– Ты это о чем, куманек, чем я тебя задел? – спросил Ломбрихон.

– Сам знаешь чем, куманек, – ответил Вехарруко, – ведь едва появился милорд, как я тут же сказал сеньору Поэнко: «За все, что выпьет милорд с компанией, плачу я, здесь один кабальеро стоит другого».

– Здорово! – закричал Ломбрихон. – И это ты говоришь мне, Вехарруко?

– Именно тебе, бездельник.

– А ну, привстань-ка, а то я тебя никак не разгляжу.

– Высунь-ка морду, я тебе дам оплеуху.

– Карамба! Ты что, не знаешь: когда меня жалит москит, я его тут же давлю с потрохами?

– Ну и напугал! А тебе неизвестно, что после моей затрещины человеку не остается чем жевать и приходится занимать у соседа челюсть?

– Баста, мое терпение лопнуло! – выпалил Ломбрихон. – Сеньоры, давайте затянем «Со святыми упокой» бедняге Вехарруко.

– Старикан здоров хвастаться.

– Не пора ли взяться за ножи?

Тут Ломбрихон сунул руку за пояс, собираясь вытащить наваху. Посетители, и прежде всего женщины, стали кричать.

– Спокойно, сеньоры, – проговорил Вехарруко.

– Драки не будет, – шепнул мне лорд Грей. – Они так каждый день пререкаются, но до драки дело не доходит.

– Оставил зубочистку дома, эка досада, – сказал Ломбрихон.

– Я тоже позабыл наваху, – подхватил Вехарруко.

– Что отложено, то не потеряно, куманек. Ты весь пожелтел со страху. Сеньоры, когда я схватился за кушак, у меня блеснули ногти, а он подумал – клинок.

– Здорово! Да ты его небось нарочно подальше припрятал, видать, боишься драки.

– А ты свой никак проглотил?

– Просто не беру с собой из жалости к людям, – ответил Вехарруко. – У меня удар меткий, рука тяжелая, не ровен час, убью человека, как муху.

– Ладно, отложим драку до другого раза, – произнес Поэнко, – а пока давайте пить.

– Что до меня, я не спешу. Пускай Вехарруко идет в исповедальню, я всегда успею его проткнуть.

– А что до меня… коли Ломбрихон желает, я в любой момент выправлю ему паспорт на тот свет.

– Все ссоры побоку, – сказал Поэнко, – и раз обоим суждена смерть, пускай умрут друзьями.

– Не стоит обижаться, куманек. Ты и в самом деле на меня обиделся? – спросил Ломбрихон у своего недруга.