Бенито Гальдос - Кадис

– Родина, сеньор англичанин, наша общая мать, которая любовно растит своего сына-калеку наравне с красавцем-крепышом. Только неблагодарный человек может забыть свою родину, ну а поносить ее публично – на это способен лишь тот, кому свойственны чувства еще более низкие, чем неблагодарность.

– И этими чувствами, более низкими, чем неблагодарность, обладаю, очевидно, я, – сказал англичанин.

– Я предпочел бы вырвать себе язык, чем осуждать при иностранце моих соотечественников! – с жаром подтвердил я, готовясь каждую минуту к яростной вспышке со стороны лорда Грея.

Но тот, словно выслушав самый лестный отзыв о своей особе, сказал мне серьезно и невозмутимо:

– Кабальеро, ваш нрав и ваша горячая, искренняя манера спорить и выражать свое мнение до такой степени пришлись мне по душе, что я испытываю к вам уже не просто склонность, но самую глубокую симпатию.

Амаранта и донья Флора были поражены этими словами не меньше моего.

– Я не привык сносить чьи-либо насмешки, милорд, – сказал я, полагая, что он издевается надо мной.

– Кабальеро, – холодно произнес англичанин, – я не замедлю дать вам доказательство того, что необычайное сходство наших характеров вызвало во мне горячее желание установить с вами искреннюю дружбу. Выслушайте меня. Больше всего в моей жизни я страдаю от подобострастного одобрения всех моих поступков. Не знаю, вызвано ли такое потворство моим положением или моим богатством. Но где бы я ни появился, окружающие приводят меня в бешенство своей льстивой угодливостью. Стоит мне произнести какое-либо суждение, как все окружающие уверяют, будто держатся точь-в-точь того же мнения. Я же люблю противоречия и споры. Я отправился в Испанию в надежде найти в ней задир, грубых, простоватых забияк с пылким воображением и мятущимся сердцем, словом, людей, незнакомых с лоском и лицемерной вежливостью. К моему крайнему удивлению, я столкнулся здесь с таким назойливым вниманием, словно не покидал Лондона; я не встретил преград моим желаниям и прихотям; жизнь для меня потекла здесь однообразно и уныло, не было ни жестоких переживаний, ни яростных схваток с людьми или обстоятельствами, меня ласкали, мне угождали, мне льстили… Друг мой, больше всего на свете я ненавижу лесть. Тот, кто мне льстит, становится моим непримиримым врагом. Я рад увидеть подле себя надменного человека, который не склоняется с трусливой улыбкой перед каждым моим словом. Мне нравится видеть, как вскипает кровь того, кто в своей запальчивости не желает подчиняться мнениям другого. Меня покоряет человек смелый, непреклонный, независимый – вот почему я с таким упоением слежу за событиями в Испании. Я собираюсь вскоре поехать в глубь страны, присоединиться к партизанам. Генералы, не знающие грамоты, вчерашние погонщики, трактирщики и батраки вызывают во мне безграничное восхищение. Я побывал в военных академиях и возненавидел педантов, которые низвели мужественное, варварское искусство войны до уровня нелепых правил и украшают себя перьями и разноцветными мундирами, чтобы скрыть свое ничтожество. Случалось ли вам воевать под началом какого-нибудь партизана? Знаете ли вы Эль Эмпесинадо [14] Речь идет о Хуане Мартине Диасе (1775–1825), прозванном Эль Эмпесинадо (Упорный). Он был одним из руководителей партизанского движения (герильи) во время войны за независимость. Получил звание генерала испанской армии. , Мину [15] Франсиско Хавьер Эспос-и-Мина (1784–1836) – генерал, один из самых бесстрашных руководителей партизанской войны, неутомимый борец за конституцию. , Табуэнку [16] Активный участник партизанского движения. , Порльера? [17] Порльер Хуан (1788–1815) – один из вождей герильи. За выступление в защиту Кадисской конституции 1812 г. был казнен. Как они выглядят? Как одеты? Я вижу в них героев Афин и Лациума [18] Лациум – область Центральной Италии, где расположен Рим. . Друг мой, если не ошибаюсь, сеньора графиня сказала, что своим быстрым продвижением по служебной лестнице вы обязаны лишь собственным достоинствам, что вы сами, без чьей-либо помощи завоевали себе почетное место в армии. О, кабальеро, вы возбуждаете во мне горячий интерес, хотите или не хотите, а вы будете моим другом. Я преклоняюсь перед людьми, которые, не получив никаких благ по наследству, один на один сражаются против жизненных бурь. Мы станем друзьями. Вы служите в гарнизоне на острове? Так останавливайтесь в моем доме всякий раз, что вам случается бывать в Кадисе. А где вы постоянно живете, чтобы я мог ежедневно навещать вас?..

Не решаясь начисто отвергнуть столь пылкие доказательства дружелюбия, я отвечал лорду Грею по возможности уклончиво.

– Сегодня, кабальеро, – продолжал англичанин, – вы непременно должны со мной пообедать. Не принимаю никаких отказов. Сеньора графиня, вы мне представили кабальеро. Если он пренебрежет моим приглашением, считайте, что мне нанесено оскорбление.

– Думаю, – сказала графиня, – что вскоре ваша дружба доставит вам обоим много радости.

– Милорд, я к вашим услугам, – сказал я, поднимаясь, когда он собрался уходить.

Распрощавшись с дамами, мы вышли вместе. Мне казалось, что сам демон уводит меня из этого дома.

Лорд Грей жил неподалеку от Баркильяс-де-Лопе. Значительная часть его дома, слишком обширного для одного человека, пустовала. Все слуги в доме были испанцы, за исключением камердинера-англичанина.

Обед был сервирован по-княжески, бокалы наполнялись снова и снова живительным соком с виноградников Монтильи, Хереса и Санлукара.

За обедом мы не говорили ни о чем другом, кроме войны, а потом, когда великолепные вина Андалузии достаточно затуманили голову знатного англичанина, он загорелся желанием во что бы то ни стало дать мне урок фехтования. По первым же ударам можно было судить, что он мастерски владеет шпагой, а я к тому времени еще не успел постичь все тонкости этого искусства. Между тем лорд Грей, воспитанный, как видно, в принципах трезвости, потерял под влиянием выпитого вина свойственные ему самообладание и равновесие и наносил мне удары более чувствительные, чем это принято при обычной тренировке.

– Прошу вас, милорд, умерьте ваш пыл, – сказал я, пытаясь сдержать его напор. – Вы уж несколько раз обезоружили меня и радуетесь, как ребенок, что можете наносить мне такие удары, которые мне не удается парировать. Наконечник слабоват, вы рискуете проткнуть меня насквозь.

– Только так и можно научиться, – возразил англичанин. – Либо вы никогда не постигнете этого искусства, либо станете великим мастером фехтования.

После того как мы всласть потешились, а густой туман, застилавший голову моего соперника, слегка рассеялся, я отправился на Остров, сопровождаемый лордом Греем, который желал побывать в нашем лагере. В дальнейшем он почти ежедневно навещал меня. Его дружелюбие меня раздражало, и чем сильнее я его ненавидел, тем больше внимания он мне оказывал, обезоруживая мой гнев. Мои резкие возражения, мое дурное настроение и упорство, с каким я его отталкивал, не только не вызывали в нем враждебности, но, напротив, еще больше укрепляли расположение, которое он проявлял ко мне с первого же дня. В конце концов – не могу отрицать – я почувствовал склонность к этому удивительному человеку, отождествлявшему для меня сразу два лица. Да, два лица: одно ненавистное, другое полюбившееся мне. Оба эти лица до такой степени слились воедино, что я вскоре не мог отличить, где начинался друг и где кончался соперник.