Хэмптон Сайдз - Царство льда [litres]

Делонг также опроверг и миф о существовании термометрических врат. Ледовая шапка, в которой намертво застрял его корабль, сама собой, заставила Делонга сомневаться в прославленной теории Сайласа Бента, но медленное и тщательное накопление «Жаннеттой» научных данных убедило капитана в этом мнении. Каждый день его люди спускались на лед и бурили скважины, чтобы измерить глубину океана, скорость течения, соленость, точную силу притяжения и температуру. Ни разу при этих измерениях они не обнаружили ни единого намека на существование теплого течения, направленного на север или вообще куда-либо. Куросио нигде не было. Смотря на бесконечные ледовые просторы, Делонг проклинал блестящую идею, которая завела его в ловушку. Капитан написал: «Объявляю термометрические врата Северного полюса обманом и западней».

Вскоре у Делонга появились сомнения даже в драгоценной идее о существовании открытого полярного моря. Этот неумолимый лед никак не походил лишь на «кольцо» или «пояс», который можно преодолеть. Казалось, он простирался во всех направлениях, а его давление позволяло предположить наличие невероятно больших масс еще более толстого льда. «Может, это море всегда мертво? – гадал Делонг. – Может, лед никогда не уходит? Должен же он куда-то уходить. Сейчас я бы не удивился, если бы узнал, что океан промерз до самого экватора. Полагаю, эти льдины будут болтаться здесь до скончания века».

Поздними вечерами, куря в кают-компании, Делонг и Даненхауэр начали постигать истину: они уже подозревали, что полюс покрыт огромным и постоянным, хоть и непрерывно движущимся, ледяным панцирем. Там не было ни крупных материков, ни бассейнов открытой воды, но этот лед, похоже, двигался по часовой стрелке, подгоняемый течениями и ветрами. Даненхауэр писал: «Некоторые из нас полагают, что полярный регион покрыт огромной «ледяной шапкой», которая медленно двигается в направлении стрелок часов, однако в ряде областей направление дрейфа меняется».

Экспедиция «Жаннетты» таким образом лишилась своих организующих идей и всей таинственной романтики и постепенно начала заменять их осознанием того, что на самом деле представляет собой Арктика. Это, в свою очередь, привело Делонга к пониманию, что его ждет бесконечно более опасное путешествие. Они все еще могли достичь Северного полюса, но почти наверняка не могли до него доплыть .

Пока что Делонгу пришлось сконцентрироваться на устройстве корабельного хозяйства. Постепенно складывался распорядок дня: все были на палубе к семи. В семь пятнадцать разжигали печи камбуза. Завтрак подавали в восемь. До полудня занимались делами на палубе. В полдень проводили измерения.

Затем все спускались на лед и два часа упражнялись. Иногда они надевали снегоступы и ходили вокруг корабля, нередко с винтовками наготове, на случай, если покажутся моржи, тюлени или другие промысловые звери. Бывало, они находили ровный участок на льду и надевали коньки. Часто они играли на льду в футбол.

Обед подавался в три часа дня, после чего печи камбуза гасили, чтобы беречь уголь. Между семью и восемью часами пили чай с легкими закусками. Вечером Даненхауэр давал уроки навигации для всех желающих, а остальные офицеры собирались в кают-компании, чтобы покурить и подвести итоги дня. В десять выключали свет.

Ром и другой алкоголь были под запретом и разрешались Делонгом только по праздникам. Первого числа каждого месяца доктор Эмблер проводил медицинский осмотр всех без исключения офицеров и членов команды. По воскресеньям Делонг зачитывал военный кодекс, а затем проводил краткий молебен.

Таков был устоявшийся порядок дней, но у некоторых участников экспедиции были и свои задачи. Даненхауэр большую часть времени занимался метеорологическими и астрономическими наблюдениями. В свободное от осмотра пациентов время доктор Эмблер проходил по каютам и проверял, не скопился ли там углекислый газ, а также с помощью нитрата серебра оценивал соленость питьевой воды.

Двое эскимосов, Алексей и Анегин, в основном занимались, по меткому выражению Делонга, «бандитской шайкой» собак, которые почти постоянно дрались друг с другом, скулили и пачкали палубы. Алексею и Анегину так не нравились душные каюты, что они соорудили себе пристанище прямо на палубе. Они были отличными охотниками – раз в пару дней на корабле появлялись свежие тюленьи туши, – но порой делали странные, мистические вещи, которые пугали остальных моряков. Они говорили с луной. Они приносили табак в жертву льду. Иногда они с поразительной точностью предсказывали поведение собак. Однажды, подстрелив гигантского моржа, Алексей снял рукавицу, засунул руку в горло своей жертвы, а затем вытащил ее и измазал теплой кровью лоб. «На удачу», – сказал он. В другой раз, убив тюленя, Алексей отделил небольшие кусочки его задних ласт, вытащил желчный пузырь и осторожно опустил все это в полынью. «Пусть будет еще один тюлень», – объяснил он. И все же Делонг был доволен эскимосами и видел во всех их действиях «спокойное достоинство».

Двое китайцев, А Сэм и Чарльз Тонг-Синг, редко покидали камбуз, где научились готовить такие деликатесы, как тюленьи котлетки, жареные чайки и любимое блюдо команды – моржовые сосиски. «На удивление вкусная вещь», – заметил Делонг. Тюленей и моржей, настаивал он, «не стоит гнушаться». Сэм и Чарли спали тоже на камбузе, в небольшом, отгороженном занавеской отсеке, где они поддерживали безукоризненную чистоту. Помимо пения и игры в карты было лишь одно занятие, которому они с радостью предавались в свободное от готовки время: иногда они выходили на лед и запускали цветастых воздушных змеев с длинными бумажными хвостами. Это зрелище было по нраву и всем остальным участникам экспедиции. Сэм и Чарли, по свидетельству Делонга, были «словно бы бесстрастны… при любой погоде, при любых обстоятельствах… они были столь же несокрушимы в этом холоде, как и в сезон тропической весны. Они не дружили с другими матросами, но тем не менее всегда пребывали в приподнятом настроении и наслаждались обществом друг друга».

Рекомендованный Смитсоновским институтом натуралист Ньюкомб в основном охотился на птиц, собирал любопытные образцы и зачерпывал с океанского дна синюю муть, в которой искал морские организмы. Его кабинет быстро стал походить на скотобойню: повсюду лежали разлагающиеся туши животных – или их части, – вонь которых в сочетании с резкими запахами необходимых для работы химикатов была поистине тошнотворной. В его коллекцию уже попали зародыш моржа, множество морских звезд и двустворчатых моллюсков, различные виды полярных рыб, несколько тупиков, альбатрос с 7-футовым размахом крыльев и две редкие розовые чайки. Большинство моряков считало Ньюкомба – которого многие называли Нюней, – жутковатым и странным. Как заметил Мелвилл, «чем меньше мне придется с ним общаться, тем лучше».