Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Капкан для крестоносца

– Теперь мой черед? – спросил Ричард.

Когда Хадмар кивнул, король решительно выступил на середину зала. Тишина повисла полная, даже зловещая.

– Я родился в ранге, который делает меня ответственным лишь пред лицом всемогущего Господа. Но я не боюсь и суда людского, а выдвинутые против меня обвинения настолько ничтожны и лживы, что я с радостью воспользуюсь возможностью развенчать их. Будь человек императором, королем или рыцарем, собственная честь дорога ему в своих собственных глазах, потому как это его наследие, по которому он будет памятен потомкам. – Ричард сделал паузу и обратил взор на помост. – Поэтому когда я закончу, то, быть может, преславный император римлян захочет развеять гнусную молву, обличающую его в убийстве епископа Льежского.

Захваченный врасплох, Генрих оказался вовсе не таким невозмутимым, каким его многие считали, потому как пальцы его впились в подлокотники кресла, а лицо хоть и оставалось неподвижным, совершенно побелело. Когда их взгляды скрестились, Ричард испытал горячую волну удовольствия. Он знал, что Гогенштауфен не простит его за это, но ему было все равно. Если уж его корабль и пойдет ко дну, то, черт побери, он утонет с прибитым к мачте флагом. А еще он приободрился, когда обвел взглядом зал и заметил улыбки – улыбки эти быстро исчезали, но они были. Выходит, это тщательно подобранное собрание не так уж предано Генриху, как тот рассчитывал – даже в его числе есть люди, сомневающиеся в невиновности императора.

– Я отвечу на обвинения в том порядке, в каком они были высказаны. Прибыв на Сицилию, я обнаружил, что моя сестра, королева Джоанна, томится в Палермо по приказу короля Танкреда, захватившего ее вдовью долю. Я вызволил сестру, а затем договорился с Танкредом. Тот обязался уплатить мне двадцать тысяч унций золота как компенсацию за утрату вдовьей доли, и еще двадцать тысяч унций, которые король Вильгельм обещал вложить в войну против Саладина. Поэтому признаю, что я заключил договор с королем Танкредом, поскольку не видел иного пути получить деньги, причитающиеся моей сестре, а также вклад Вильгельма. Гнев императора мне вполне понятен. Но здесь нет никакого злого умысла. Я, скажем, совсем не обрадовался, узнав, что французский король и император встретились в Милане и вступили в союз, направленный, как известно, против меня. И тем не менее, я не ставлю под вопрос право императора заключать подобный пакт. Так и у него нет основания оспаривать мое право вести по своему усмотрению дела с королем Сицилии. Таков ход государственных дел, таковы прерогативы королей.

Ричард снова сделал паузу. Его слушали напряженно, но трудно было сказать, находят ли его слова отклик.

– Я удивлен, что мне приходится оправдывать свои действия в отношении узурпатора Исаака Комнина, поскольку я всего лишь мстил за причиненные моим людям обиды и попутно смог избавить киприотов от гнета тирана. Когда мы отплыли из Мессины в Святую землю, свирепая буря разметала наш флот, и несколько кораблей прибило к берегам Кипра, включая судно, на котором находились моя невеста Беренгария Наваррская и моя сестра, королева Джоанна. Исаак заточил в темницу тех, кто спасся при кораблекрушении и пытался угрозами заставить женщин сойти на землю, чтобы обратить их в заложниц. Господь свидетель, я прибыл как раз вовремя, чтобы спасти их из его лап. Разумеется, я пожелал наказать его за такие возмутительные действия. Найдется ли в этом зале человек, который на моем месте поступил бы иначе? Когда позднее Исаак запросил мира, я согласился, но вместо того, чтобы следовать условиям договора, он сбежал в ночи. Поэтому я сместил этого двоедушного злого человека и не жалею об этом, потому как он не позволял христианским кораблям заходить в кипрские порты и был уличен в связях с Саладином.

Тут Ричард повернулся к Леопольду, занимавшему почетное место на помосте.

– Если герцог Австрийский оскорблен моими действиями против его родича, мне остается лишь напомнить, что у всех нас есть родственники, которыми сложно гордиться. Если не сказать больше. Теперь об оскорблении, нанесенном мною герцогу при осаде Акры, когда я приказал сбросить его знамя. Первоначальная вина тут на нем, но признаю, что я обращался к нему чересчур резко, и это привело в результате к его уходу из Акры, а мы едва ли могли допустить потерю такого могучего воина. Впрочем, он вполне отомстил за свою обиду, задержав и пленив меня.

Леопольд не выглядел как человек вполне отмщенный: губы его были плотно сжаты, щеки побагровели, а стиснутые кулаки прижаты к бокам. Ричарда вид австрийца обнадежил – он решил, что его доводы прозвучали веско.

– Не имел я и намерения обогатиться за счет других, совсем напротив. Когда король Танкред согласился уплатить сорок тысяч унций золота, французский монарх заявил права на половину этой суммы, ссылаясь на договоренность делить всю взятую во время похода добычу поровну. Я согласился отдать ему треть, хотя едва ли Филипп мог претендовать на вдовью долю моей сестры. Но я пошел на это в стремлении сохранить мир между нами. Затем, захватив в Утремере богатый сарацинский караван, я сполна отдал французам треть денег и скота, потому что то была их доля за участие в набеге, а остальное разделил между своими солдатами. Не обогатился я лично и от завоевания Кипра. Я продал его тамплиерам, чтобы у нас была база для действий в Святой земле. А когда тамплиеры сочли, что остров им больше не нужен, я устроил его передачу Ги де Лузиньяну, королю Иерусалимскому. Тамплиеры заплатили всего сорок тысяч безантов и до сих пор должны шестьдесят тысяч. Я сказал Ги, что если он возместит храмовникам их взнос, я не стану требовать с него оставшиеся шестьдесят тысяч. Я сделал это, чтобы Ги и его родичи Лузиньяны убрались из Утремера, и тем самым расчистил дорогу Конраду, маркизу Монферратскому, к Иерусалимскому трону.

В зале стало еще тише – если это было вообще возможно. Привычные в большом собрании людей звуки: шорох ног, покашливание, шепот, отсутствовали. Ричард впервые за время речи посмотрел на Бонифация Монферратского. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, сложив на груди руки. Но обманчивость расслабленной позы выдавали прищуренные глаза и желваки на скулах.

– Признаю, что приязни между мной и Конрадом не водилось. Но наши противоречия были политическими, а не личными. Я не верил, что у него есть право получить иерусалимский трон, потому что считал сомнительными обстоятельства его брака. Для тех из вас, кто не сведущ в жестоком соперничестве за власть в Святой земле, я поясню. Претензия на престол Ги де Лузиньяна основывалась на его женитьбе на королеве Иерусалимской Сибилле. Когда Сибилла умерла во время осады Акры, Ги оказался в двусмысленном положении. Он утверждал, что будучи законным образом коронован и помазан елеем, должен продолжать править. Но многие винили его в катастрофе, постигшей государство в битве под Хаттином, результатом которой стало взятие Саладином Священного города. Поэтому лишь немногие из пуленов, то есть урожденных в Утремере христиан, соглашались видеть его своим королем.