Жюль Ковен - Осада Монтобана

— Умерли! — вскричал он с отчаянием. — Кто их убил?

Задав этот вопрос, он обратил лицо к трём свидетелям его искренней скорби, и те увидели благородные черты сына Норбера, которого теперь, при дневном свете, нельзя было не отличить от его кузины. Валентина в то же время сбросила плащ, который скрывал её стан, более нежный, чем сложение Мориса.

Старик Лагравер и граф де Трем стояли в оцепенении от неожиданного открытия.

— Граф де Трем, — сказала последняя представительница рода Нанкреев, — рука Мориса Лагравера не обагрена кровью ваших братьев. Я поразила одного и стала причиной смерти другого. Виновница их гибели — я, по роковому приговору судьбы! Услыхав вызов Урбена и Анри, я воспользовалась смятением, причинённым взрывом. Я убежала от вашей сестры чтобы занять место моего кузена, будучи уверенной что поспею прежде него на назначенное место, я не сомневалась и в том, что меня примут за него в утреннем полумраке. Я твёрдо решилась умереть. У моего трупа ваши братья не осмелились бы обнажить шпагу против последнего потомка рода де Нанкреев. Судьба решила иначе. Дрожащая рука слабого старца, внезапно появившегося на месте поединка, одарена была сверхъестественной силой, его обыкновенная кротость обернулась бешеным исступлением. Вы видите, граф Робер, что преступление графа Филиппа падает на его потомков против моей воли! Я должна исчезнуть с лица Земли, чтобы не сделаться орудием неумолимого рока и не выместить его на вас! Я должна исчезнуть с лица Земли и для того, чтобы прах несчастных жертв не содрогался от негодования, потому что малодушная жалость овладевает сердцем их дочери, она плачет над скорбью главы проклятого рода.

Пока она говорила, граф де Трем стоял, глядя на землю перед собой. Но когда он поднял голову, то взор его, исполненный глубокой скорби и кроткого прощения, напрасно искал молодую девушку. Его грустные и нежные глаза не увидели её более.

Едва Валентина замолчала, как, схватив за руку Норбера, она быстро увлекла старика к ближайшим деревьям. От сильных душевных сотрясений бедный отец Мориса лишился последних проблесков сознания. Всё смешалось в его помрачённом уме и он не отличал более своей питомицы от своего сына. Бессознательно повинуясь Валентине, он исчез вместе с ней в лесной чаще. Печальный взор Робера встретил лишь молодого Лагравера, который тотчас склонил голову перед ним.

— Граф, — сказал с глубоким чувством кузен Валентины, — я спешил сюда, исполнив поручение кардинала, для того чтобы отдать братьям Камиллы свою жизнь, не защищая её. Более прежнего она принадлежит вам, и я приношу вам её как искупительную жертву.

Он приставил конец своего кинжала к сердцу. Граф Робер остановил его и, указав величественным движением руки на умерших, сказал с торжественностью:

— Вы прибыли, чтобы вести полк де Трема в бой. Они были руками того тела, которого я был главой. Заступите на их место в предстоящей битве так, чтобы неприятель не заметил, что я лишился моих храбрых помощников.

Спустя десять часов, 20 мая 1635 года, Робер де Трем способствовал окончательному поражению австрийско-испанского войска при Авейне. Раб своего долга, пока победа французов не была упрочена, он лично не подвергался никакой опасности, чтобы сохранить себя для войска, душой которого он был. Но как скоро Тома Савойский начал отступать, все последующие действия Робера дали ясно понять, что он не желает пережить своих братьев. Полковник отчаянно бросался в атаку на грозные полки испанцев, которые прикрывали бегство австрийцев. Два раза ему грозил смертельный удар, и два раза рука боевого товарища сумела его отразить. Наконец, чтобы в свою очередь спасти своего храброго защитника, который оказался опасно ранен, полковник вынужден был прекратить свою безумную погоню за бегущим неприятелем.

Отъехав от места кровопролитной схватки, он узнал в раненом, которого отбил, Мориса Лагравера.

обеда при Авейне не принесла французам пользы из-за медлительности Фридриха Генриха, принца Оранского, который уже начал опасаться иметь таких соседей и который примкнул к французскому войску со своими голландцами слишком поздно, чтобы лишь довершить успешную компанию. Едва оба соединённых войска начали угрожать Брюсселю, а потом Лувеню, в стенах которого укрепились австрийцы, как обнаружился недостаток в продовольствии, и они вынуждены были разойтись. Итак, полковнику де Трему не представилось более случая искать смерти на поле битвы. Он вернулся во Францию вместе со своим полком на зимние квартиры. Морис Лагравер уехал прежде него. Как скоро позволила рана, которую он получил, защищая Робера, он был перевезён в Париж по приказанию кардинала, уведомленного о его геройском самоотвержении через нарочного, посланного тем, ради кого Морис жертвовал собой.

Кардинал Ришелье удержал при себе Камиллу де Трем, согласно выраженному им намерению, перед катастрофой в лесу Сеньер-Изаак. Молодая девушка не расставалась более со своим знаменитым покровителем, который поместил её в своём дворце и поручил её попечению своей любимой племянницы, госпожи де Комбале.

Живя также в кардинальском дворце, где могущественный министр требовал, чтобы с ним обходились, как с родственником, Морис всё время своего выздоровления провёл с кроткой молодой девушкой, грусть по братьям которой он старался утешить своей нежной любовью.

Вскоре Ришелье велел собрать сведения о Валентине де Нанкрей и о старике Норбере. Когда один из агентов донёс ему, что оба инкогнито вернулись в Лангедок, он тотчас велел парламенту законным судом оправдать память кавалера Рене. Он также уничтожил бумаги, доказывавшие виновность графа Филиппа, а так как необходимо было найти изменника для пояснения гибельного дела под Монтобаном, в жертву политических целей был принесён дом Грело. Наказанный за преступление, которого он не совершал, мошенник поплатился таким образом за свои низкие измены. Толстый капуцин имел несчастье уведомить кардинала о своём добровольном заточении в Бастилии в то самое время, когда министр искал искупительной жертвы для измены под Монтобаном, и дом Грело лишился свободы навек. Советник де Лаффема, преданный душой и телом Ришелье, доказал юридически, что толстый брабантец нашёл роковую записку на имя Комона де ла Форса и бросил её в равелин Корборье в надежде получить большую денежную награду от этого начальника протестантов.

— Но после этого проступка, — заключал обвинитель, — сир Грело имел случай приобрести доверие монсеньора де Жюсона и предпочёл служить знаменитому министру, почему и не требовал вознаграждения за услугу, оказанную, по его мнению, кальвинистам.