Жюль Ковен - Осада Монтобана

С того тёмного вечера, когда Валентина увидела его при свете молнии, между ними завязалось нечто вроде магнетической борьбы: он старался всё более и более попадаться ей на глаза, она тщательно избегала его взоров, а в особенности избегала своего прямого взгляда на него. Однако он привлекал её с непреодолимой силой. Напрасно она запиралась в своей башне. Если она случайно подходила к окну, она против воли замечала его сидящим на каком-нибудь возвышении поблизости от парка или стоящим у его решётки. И как она не боролась сама с собою, но каждый раз долго не могла оторвать от него глаз и с каждым днём всё более и более находила его достойным жалости и любви.

Эта внутренняя борьба так поглощала все её мысли, что она почти машинально наблюдала за Норбером. Старик отыскал в одной из нижних зал, уцелевшей от пожара 1621 года, охотничье ружьё, которое некогда принадлежало кавалеру Рене. Небрежный надзор племянницы позволил ему овладеть без её ведома этой находкой, столь опасной в руках сумасшедшего. Когда ему позволено было выходить из башни и пройтись по парку он всегда уносил это ружьё, скрытое под его длинным плащом. Он обыкновенно пробирался между деревьев принимая позы охотника, поджидающего добычу и после многих остановок доходил всегда до террасы на конце аллеи, где предавался самой безумной пантомиме, то прицеливаясь в воображаемые существа, то произнося грозные проклятия. Если в это время Робер случайно проходил по дороге, находившейся за рвом, сумасшедший быстро скрывался за деревьями, и целый час взор его сверкал диким огнём под сенью ветвей, устремляясь неподвижно на откос, по которому некогда взошёл граф Филипп.

С той ночи когда Валентина де Нанкрей неожиданно встретилась с Робером, она не выходила более из башни, которая служила ей как бы живой могилой. Не видя её, Робер угасал подобно пламени, лишённому пищи, и Валентина, хотя сама оставалась для него невидимой в глубоких амбразурах окон, не могла этого не заметить, как ни старалась удалить его из своих мыслей.

— Когда настанет мой смертный час, — говорил он себе с мрачной решимостью, — я пойду испустить последний вздох у подножия её башни.

Он питал убеждение, что Валентина де Нанкрей жертвовала своею любовью к нему ради семейной ненависти, которую считала священным долгом. Впрочем, во всяком случае, его любовь не могла быть иначе как безнадёжной! Какой луч счастья способен был бы проникнуть сквозь мрачный покров, который их отделял? Их печальная любовь могла иметь лишь один исход — могилу.

Настал день, когда Робер почувствовал, что это убежище безнадёжного горя скоро откроется для него и он решился исполнить своё намерение. Он с трудом взобрался по откосу рва у террасы и изнурённый этим усилием направлялся медленным шагом к развалинам Нанкрейского замка. Но когда он проходил по небольшому открытому месту, где деревья не могли служить ему опорой, силы изменили ему. Он вдруг зашатался и упал.

Это было в холодное декабрьское утро, подобное тому, в которое совершилась измена под Монтобаном и убийство Рене и Сабины. Дочь несчастных жертв под влиянием какого-то притяжения подошла к окну, и которое проглянул луч солнца, бледный, как исхудалое лицо, освещённое им.

Первый взгляд, брошенный Валентиной из окна упал на несчастного, который шёл, шатаясь, по прежней большой аллее парка, заросшей кустарником. Когда же, падая на слой сухих листьев, он обратил к небу своё изнурённое страданиями лицо, ей показалось, что смерть уже наложила на него свою печаль.

Она почувствовала в сердце жестокую боль и забыла всё, своих умерщвлённых родителей, ненавистного виновника их смерти, свою кровавую месть потомкам убийцы, она видела только перед собою человека, умирающего от любви к ней и любимого ею.

Её влекло к нему непреодолимой силой. В отчаянье она быстро, как испуганная лань, сбежала с башни и, бросившись к тому месту, где лежал граф де Трем, звала его голосом любящей женщины, которая не хочет верить, что возлюбленный её уже спит вечным сном:

— Робер! Мой Робер!

Он услышал этот зов, узнал этот голос, понял значение этих слов, вырвавшихся из сердца страждущего и любящего. Неземная радость внезапно придала ему силы. Он привстал на колена и простёр руки к бежавшей к нему Валентине. Но при виде её как бы ослеплённый небесным сиянием, он готов был снова упасть, когда она нагнулась к нему и прижала его голову к своей трепещущей груди.

Вдруг раздался выстрел. Пуля со свистом пролетела в воздухе, пронзила насквозь горло последнего из де Тремов и засела в груди Валентины де Нанкрей недалеко от сердца. Оба покатились на замерзшую землю, как бы сражённые молнией. Голова Робера всё ещё покоилась на груди Валентины.

Тогда старик с длинными седыми волосами выскочил из-за куста шиповника, в густых ветвях которого сидел в засаде. Он испускал дикие вопли. В руке его было ещё дымящееся ружьё.

— Убит! — кричал он, скрежеща зубами. — Брат Рене! Я убил Филиппа де Трема, который хотел обольстить твою жену Сабину! Он и тебя умертвил бы с нею! Возмездие! Око за око, зуб за зуб! Убит! Убит!.. Я убил его!

Старик приблизился к своей жертве, но его блуждающий и дикий взор упал на умирающую Валентину, и страшный припадок бешенства мгновенно стих. Он провёл рукою по глазам. Луч сознания осветил его помрачённый разум; и, вероятно, жестоко было это пробуждение, потому что лицо его вдруг изменилось, как будто смерть коснулась его своим леденящим дыханием.

— Моя Валентина... ранена смертельно! — пробормотал он. — Боже мой! Боже мой! Кто совершил...

Он не мог договорить. Сотрясение было слишком сильно для восьмидесятилетнего старца. Его бледное лицо посинело, удар сразил его.

Несмотря на свою страшную рану, Валентина ещё не испустила дух и была в полном сознании. Она пригнула голову к уху графа де Трема, возле которого лежала. Он судорожно вздрагивал в предсмертных муках.

— Слышите ли вы меня, возлюбленный мой? — прошептала она слабым голосом.

Он хотел коснуться её губ и запечатлеть на них первый и последний поцелуй, но не мог.

— Друг зла, который принял мою клятву ненависти, — продолжала она, — привёл её в исполнение. Он помрачил ум старика, некогда исполненного кротости... Господь допустил это, чтобы доказать, что месть безбожна и для того также, чтобы наша любовь, преступная на Земле, вознеслась очищенной на небо.

— На небо... вместе! — послышался едва внятный шёпот.

Два глубоких вздоха слились в один, и смерть навеки сомкнула их уста.

Анри Номпар де Комон, маркиз де ла Форс (1582—1678) — представитель одной из наиболее видных протестантских фамилий Франции, один из сыновей генерала Жака Номпара де Комона, герцога де ла Форса. — Здесь и далее примеч. ред .