Жюль Ковен - Осада Монтобана

— Рыжий урод не нашёл моего сокровища, когда отнимал у меня письмо, — пробормотал он. — Хвала Царю Небесному!

Из клеёнчатого мешка он вынул белый лист с подписью кардинала, которому поклонялся, как святыне.

— Нечего колебаться более, — продолжал он. — Никогда я столько не нуждался в его ограждающей силе!

Он нацарапал дрожащей рукой несколько слов на развёрнутом листе и слегка постучал в стекло, сквозь которое виднелся силуэт поручика мушкетёров.

Тот небрежно обернулся. Трактирщик тихо растворил окно и знаком пригласил Пардальона войти таким образом в комнату. Поручик шагнул через подоконник.

— Вот что ваш начальник всунул мне в руку и велел вам передать потихоньку от других, — сказал капуцин с таинственным видом.

Он подал ему бумагу, на которой только что написал несколько строк.

Поручик читал и перечитывал, наконец почесал за ухом и устремил на своего собеседника взор, несколько насмешливый и изумлённый.

— Знаешь ли ты, что принёс мне? — спросил он.

— Я с трудом разбираю печатные буквы, — смиренно ответил бывший приор.

— Так слушай же:

«Приказываю арестовать немедля подателя сего письма и отвезти его тайно, без всякого пояснения или отлагательства в Бастилию, в Париж. Поручик Гаспар де Пардальон один должен сопровождать этого важного преступника, и никому из своих спутников не давать отчёта о своём внезапном отъезде. Он должен приложить все силы, чтобы в наискорейший срок доставить своего пленника здорового и невредимого во второе отделение казематов.

Подписано: Ришелье».

— Милосердый Боже! — жалобно вскричал Грело, приняв отчаянный вид.

— Сознаюсь, я сперва был несколько изумлён скрытностью, предписанной мне в отношении товарищей, — сказал наивный поручик. — Но я вспомнил, что он тут и что на него иногда находят странные фантазии.

— Кто он? — спросил Грело с любопытством.

— Это тебя не касается. Я арестую тебя. Изволь тотчас найти двух лошадей для нашего путешествия, а не то... — Он расстегнул свой кожаный кушак и замахнулся им, как нагайкой.

— Ведь я не противлюсь, мой добрый капитан, — стал убеждать капуцин. — Однако, чтобы отвезти меня во Францию, сперва следует выбраться из таверны. А я должен вам сказать, что общая комната, через которую нам следует выйти, полна посетителей, до того мне преданных, что они зарезали бы вас, увидев меня арестованным...

— Я отправлю их к чёрту, под моим камзолом хорошие пистолеты. Я размозжу голову одному или двум, и мы пройдём.

— На шум прибегут ваши товарищи, а вам велено увезти меня тайно.

На этот раз Гаспар сильно поцарапал себе нос и страшно вспылил:

— Чёрт побрал бы вас всех! — ругался он. — Я угадываю твою цель, продувная бестия. Ты хочешь убедить меня в том, что арестовать тебя нельзя. Но не один же выход в твоей норе. Тотчас укажи мне тайный ход, или я свяжу тебе руки и ноги.

— Через погреб можно дойти до отверстия, через которое опускают бочонки вина. Оно закрывается деревянной дверью и выходит на улицу. Но едва ли один человек будет в состоянии взломать эту толстую дверь, запертую на замок снаружи.

— Меня зовут Гаспаром Силачом, — возразил хвастливо Пардальон. — Впрочем, нас двое. Ты поможешь мне.

Трактирщик нагнулся и отворил люк, который Рюскадор намеревался превратить в волчью яму. Поручик взял смолёный факел, и они вместе сошли в погреб. Через несколько минут горизонтальная дверь, которой закрывался наружный люк, затрещала зловещим треском, но десять наёмников, пившие в таверне, не обращали внимания на то, что происходило на улице. Все их мысли были обращены к сараю, где, по словам Феррана, их ожидала пожива, к тому же и плотно затворенные ставни заглушали шум.

Спина Грело действовала, как катапульта, голова Гаспара Силача, как таран; от их дружного натиска дверь люка подалась. Капуцин осторожно выглянул одним глазом на улицу.

— Никого не видно, — шепнул он, — теперь час ужина, и улицы пусты. Выйдемте, мой любезный капитан. Даю вам слово, что не убегу от вас. Лошадей же я берусь достать.

Пардальон, малый несколько простоватый, не изумился странной готовности своего пленника бежать в тюрьму. Через четверть часа он ехал обратно во Францию скорее, чем мог себе представить, даже не подгоняя странного пленника, который сам стремился к Бастилии, как к верному убежищу.

Бывший приор ускользнул от бдительности Рюскадора, потому что сокольничий весь поглощён был открытиями гораздо большей важности. Едва он остался один после ухода Грело, как увидел в окно кухни Мориса, проходившего по двору. Лагравер подошёл к фурьеру кардинала, взял под руку и отвёл в сторону от группы его товарищей.

— Вероятно, вы предполагаете во мне достаточно проницательности, — сказал он вполголоса мнимому Компуэню, — чтобы угадать, что вы и ваши товарищи только выдаёте себя за купцов. Вы должны быть достойными офицерами, я в том уверен. Но я уверен и в том, что ни один из вас не уполномочен министром принять важное донесение, которое я срочно должен передать его поверенному.

— В самом деле? — спросил, посмеиваясь, Рошфор. — Что же внушило вам такую оценку или, вернее, такую низкую оценку нашего звания?

— Голос, слышанный мною однажды ночью вот оттуда, — сказал Морис, указывая рукой на громадный экипаж, заднее отделение которого обращено было к дверям сарая.

— Когда настанет время, вы узнаете, чего требует министр и кого он избрал своим уполномоченным, — возразил надменно Рошфор, специально повторив слова, сказанные кардиналом в Париже кузену Валентины.

— Для меня время настало и малейшее замедление может иметь гибельные последствия, — ответил настойчиво Морис.

В эту минуту слабый свисток послышался изнутри кареты.

— Вы правы, — сказал Рошфор. — Мне дают знать, что уполномоченный его высокопреосвященства ожидает вас.

Потом, обратившись к трём переодетым офицерам, стоявшим на некотором расстоянии, он продолжал:

— Господа, войдите и затворите за собой двери сарая. Пардальон, вероятно, караулит на дворе и не допустит, чтобы кто-нибудь подошёл сюда близко.

Тяжёлые половинки двери плотно были затворены. Господа Таванн, Нанжис и Жюссак прислонились к ним спиною, пока Рошфор, сопровождаемый Лагравером, приближался к экипажу.

Постучав три раза, фурьер первого министра отомкнул решетчатые дверцы, сквозь которые виднелись кипы шёлковых материй. Из-за раскрытой дверцы выскользнула подножка, которая, опускаясь, постепенно достигла земли.

— Взойдите,— сказал Рошфор Морису.

Тот повиновался, и дверцы затворились за ним, как только он ступил в таинственное убежище, откуда за ним наблюдали две предыдущие ночи. Это было нечто вроде огромного ящика с обивкой футов двенадцати в длину и от шести до семи в ширину. Узкая кровать стояла у перегородки, в которой было окошечко, возбуждавшее любопытство и негодование Мориса. В середине был письменный стол и возле него кресло. В одном из углов — занавеска, по-видимому, скрывавшая какие-то таинственные принадлежности. Куски шёлковой материи, которые видны были снаружи, составляли только подкладку шёлковой обивки стен. Свет проникал в это странное помещение через толстое матовое стекло, вставленное в потолок. Кроме того, с боков и сзади устроены были клапаны, которые подымались по желанию и дозволяли видеть и слышать всё, что происходило снаружи. Ночью висячая лампа, прикреплённая к потолку тремя цепочками, заменяла дневной свет. Под нею, озарённый её желтоватым светом, стоял человек с высоким и открытым лбом, с резкими чертами лица и с блестящим взором, с остроконечной бородкой, усами и редкими, но длинными волосами с проседью. Он был в кавалерском костюме фиолетового бархата без золотых и серебряных вышивок и без кружев. При нём не видно было и оружия. Большой бриллиантовый крест с голубой лентой на шее сверкал яркими отливами на тёмном колете.