Вячеслав Усов - Огненное предзимье: Повесть о Степане Разине

Пока же главной его задачей был вывоз из Астрахани пушек. Именно то, чего по указанию из Москвы не должен был допустить Прозоровский. Пушки и войсковая казна составляли то ядро, вокруг которого сбиралось и сохранялось войско. Расчет и случай помог Степану осуществить задуманное.

Ни он, ни воевода Прозоровский не хотели беспорядков, великолепно, однако, понимая, что силой Разину из города не вырваться. Обоим приходилось идти на уступки, но Разин тверже знал, чего хотел, и был упрямее.

Они наторговались вдоволь. Степану Тимофеевичу пригодился опыт Посольского приказа. Он знал, что у Прозоровского есть свой рубеж, его не перейти, иначе — жестокая опала государя. Хоть сколько-то оружия он должен был содрать с казацких стругов. Прикинув путь на Дон по Переволоке, Разин согласился отдать тяжелые крепостные пушки, а Прозоровский в ответ решился потратить часть городской казны на выкуп самых знатных пленных, которых прежде требовал задаром.

Настало мучительное равновесие, когда на одной из чашек весов не хватает пустяка. Одно было ясно — легкие пушки казаки не отдадут.

Пустяком послужила шуба.

Взял ее Разин в Астрабаде, из шахской казны. Мехами русских не удивишь, ценились шубы за атласное покрытие и пущенные по нему золотые листья, серебряные травы, а близ воротника — узоры из дорогих каменьев. Такие шубы стоили бешеных денег, но надевали их в особых случаях, больше хранили в сундуках, ибо тяжелы они были, как латы.

Боярин Прозоровский любил дорогие вещи. Однажды он, не удержавшись, с воеводской грубостью намекнул Разину про шубу.

Степану Тимофеевичу не жалко было, хотя он нашел бы кому подарить ее… Смехом уйдя от разговора, он начал толковать об опасностях дороги на Дон — с одними саблями, без пушек. Прозоровский понял. Ему хотелось поскорее избавиться от беспокойных казаков, но он представил дело так, будто от их покорства и щедрости зависит, когда он отпустит их. Договорились, что Разин явится к нему с прощальным подношением и поклоном.

Шубу внесли два казака и разложили перед воеводой. Пока тот жмурился от золотого блеска, Разин сказал, что оставляет в Астрахани половину стругов. Прозоровский не знал, что из отряда за время астраханского гулянья ушло много людей, казаки поместились на девяти стругах… Разнеженный подарком и уверенный, что переспорил атамана, боярин махнул рукой на пушки: «Ты только с Дону их верни!» Он сам не верил в это.

Их истинные отношения отражены в прощальном слове Разина, записанном свидетелем. Казаки были уже на пути к Царицыну, когда догнал их человек от Прозоровского — с требованием вернуть приставших к ним стрельцов. «Передай твоему господину, — ответил Разин, — что я не посчитаюсь ни с ним, ни с самим царем, а в скором времени еще вернусь и спрошу с них за все!»

Примерно то же сказал один казак о злополучной шубе: «И та-де шуба зашумела по Волге, а то-де сукно зашумит во все государство…»

В Царицыне Разин устроил пробный шум, наглядно показав посадским, какого рода помощи они могут ждать от него. Придрался он к тамошнему воеводе Унковскому, поднимавшему цену за вино всякий раз, когда в Царицын приезжали казаки. До той поры таскать задуровавших воевод за бороду позволял себе лишь царь Алексей Михайлович. Разин вышвырнул Унковского из Приказной избы и предупредил на будущее, чтобы не притеснял людей. Потом он вышел на гульбище — открытую площадку с перильцами вокруг светлицы — и изодрал все найденные в избе приказные бумаги.

Был смутный, но еще теплый день начала октября. Царицынцы стояли и смотрели, как волжский ветерок разносит над площадью бумаги. Что им примстилось, какие зародились у них тревожные мечтания? Приказная бумага наглядней воплощала для них возросшую несвободу, чем кандальные цепи. Как верующий любит бога в иконописном образе, так черный человек в исписанной бумаге ненавидел власть.

Бумага падала и шелестела, едва не шипела под сапогами. Все ждали, что еще скажет Разин. А он молчал, только бородка и усы его легонько шевелились. Посадские, стоявшие под самым гульбищем, позднее уверяли, будто расслышали слова: «Вы ждите, я вернусь!»

Лесистая долина Дона делила степь на нашу сторону и крымскую. Казачьи городки на островах оберегал от крымцев застойный проток Аксай. Черкасск был самым нижним городком. В двух днях езды вверх по течению располагался Кагальник.

Разин не захотел селиться ни в Черкасске, ни в Кагальнике, куда привез казну и войско. Ниже Кагальника он высмотрел остров, заросший старыми ивами и окруженный омутами. Попасть сюда можно было, хорошо зная русло — тихое с виду донское русло с потайными мелями и водоворотами. Песчаная середина острова была сухой, годной для жизни в землянках и шалашах.

В землянках, оборудованных очагами и вытяжкой для дыма, казаки жили тесно и грязновато. В скитаниях голутвенных, сколь они помнили себя, все было временным. По осени от стен тянуло сыростью, их завесили коврами. Казаки рухлядь не берегли, трепали шелк и бархат, снашивали сапожки из тонкой юфти. Беречь приходилось хлеб, соль и вино.

Осенние туманы долго держались в прибрежном камыше, скрывавшем человека с головой. Путь казака к воде угадывался по осторожному потрескиванию куги, а если казак был пьян, хрустело густо, сочно.

Летели утки, ненадолго садились на косы лебеди. Птица съедобная. Казаки редко охотились, проще было сбыть торгашу-воронежцу затоптанный ковер или серебряную тарелку из Шемахи. Неуловимый и добычливый в набеге, казак торговался простодушно и невыносливо. Многие скоро прожились, кормились у артельного котла, благо Степан Тимофеевич отпускал на всех пшено, рыбу и сало. Голодных не было.

На остров наползала мягкая зима. Степные ветры пролетали над долиной с высотным воем, но низовые дубняки задерживали их, в долине было тихо. Тем прозрачней и тревожней были мысли о близком будущем — весне.

Разин понимал, что возвращением на Дон он был обязан не столько милостивой грамоте, составленной в Посольском приказе на всякий случай (не по подсказке ли Горохова?), сколь нерадению и жадности астраханских воевод. Прозоровский и Львов, встретивший его при устье Волги, не брезговали грабленым. И ссыльные стрельцы не рвались в бой. Люди в России за войну вообще устали драться, охотно расходились по домам и неохотно возвращались в свои полки. Ни в Астрахани, ни в Черкасске не было силы, сравнимой с той, которая скопилась на острове у Разина.

Перед голутвенными казаками открывались дали новых походов.

Большинство не загадывало дальше лета. Степан — загадывал. У него хватало в эту зиму времени задуматься о том, куда привела его стальная цепь удач.