Вячеслав Усов - Огненное предзимье: Повесть о Степане Разине

Пока молодые ребята, мелькая сероватыми рубахами, шмыгали по дому и между сараями, старшие — в запашных, без ворота, кафтанах и шапках из овечьей шерсти — внушали друг другу и Максиму давно известное: они, мордва, издавна жили на лесной Суре, и сладкие медовые угодья, и душистые сенокосы принадлежали им. Их деды покорились русскому царю, когда он взял Казань, платили ему ясак, как раньше — татарским мурзам, и сердитый царь обещал не трогать, а защищать мордву. После великой Смуты пришли бояре, отняли лучшие угодья и насадили своих крестьян. Поэтому нет ничего неправедного в том, что они сделают сейчас с собакой Климкой Зубарем.

Максим кивал: если человек добывает еду из земли, данной ему богом, и приходит вооруженный человек, чтобы отнять еду и свободу, это — несправедливость в чистом виде. Какими бы святыми и возвышенными замыслами ни оправдывал вооруженный человек свое хищение. Вражда между вооруженным человеком и пахарем — извечна, только пахарь никак не может сладить с душегубцем. Казаки ему помогут. И первым пострадаешь ты, Зубарь, продавшийся боярину за сладкие заедки. Вот тебя волокут из летней повалуши, и губы у тебя уже разбиты, и холопья охрана твоя, побросав чеканы, с погребальным безразличием прощается с тобой.

Мордовские мужики плотно окружили Зубаря, стали по-своему заливисто ругать его и, верно, медленно забили бы. Но милосердный старшина послал мальчонку за чеканом, выброшенным холопом, и очень точно ударил Клима в темя. Тот завалился на спину, толпа распалась в мгновенном ужасе — на их памяти так никого не убивали. Максим, зная, как отвратно действует первая кровь на мирных людей, поторопился отвлечь их:

— Гей, молодцы! Громи подклет с амбарами, дувань боярские животы! — Он обратился к казакам: — Робяты, собери оружие да раздай, кому приглядней. Зелья в запасе нет ли да свинца?

Трудней всего будет не собирать войско, а вооружать его.

К середине сентября казаки уже терялись в новом войске. Оно зажило по своим законам. Многого из того, что делалось в окрестностях Алатыря, Максим и рад был не допустить, но был бессилен против разгулявшейся стихии задавленной, закисшей и вдруг жарко задышавшей ненависти. Он не хотел пожаров в многочисленных усадьбах, годных для зимнего постоя, он начинал собирать крестьянские ватаги в укромном месте, разбивать на сотни и обучать началам военного дела. Крестьяне уверяли, что умеют драться… Разин просил прислать к Симбирску лошадей, а мужики, добравшись до помещичьих конюшен, растаскивали боевых меринов по домам. Казаки тоже не привыкли заглядывать в будущее, но такой простодушной убежденности в том, что в новой вольной жизни все утрясется без особых усилий, а города падут перед ними, как подгнившие яблоки, Максим не ожидал. Казаков стало не хватать, у каждого в подчинении оказалось по нескольку сотен. Максим надеялся, что после взятия Алатыря сумеет надеть узду на войско.

Разведка донесла, что в городе дворян немного. Если к нему не подойдет Леонтьев, товарищ князя Долгорукова, чьи разъезды были замечены на правом, луговом берегу реки Суры, то у алатырского воеводы Бутурлина не хватит сил удерживать острог. А тесный деревянный кремль на горе легко поджечь. Правда, в город стали стекаться дворяне, едущие в полки воевод Урусова и Барятинского. Их могло набраться много, приходилось спешить.

Город стоял при впадении речки Алатыря в Суру. Эти две реки перекрывали путь к нему с севера и востока.

Чтобы попасть в Алатырь из Арзамаса, надо по Ардатовскому перевозу переправиться через реку. Поодаль от перевоза был наведен живой — наплавной — мост.

Есаул Иван Костянтинов со ста пятьюдесятью казаками и крестьянами порубил мостовых караульщиков и оседлал дорогу к Арзамасу. Мордовский отряд пошел к Ардатовскому перевозу.

Раздраженные отписки Долгорукова и Барятинского, жалобы воевод южных городов не означали, что царские войска не готовы к внутренней войне. Просто вторая половина сентября была тем переломным и тревожным временем, когда неполные полки медленно набирали боевую мощь.

Ни государь, ни думные бояре, ни приказные не помышляли об иных мерах борьбы с Разиным, кроме военных. После прежних бунтов возмущенный народ пытались успокоить хоть малыми послаблениями — снижением налога, отменой медных денег… На этот раз даже московских посадских не увещевали, не задабривали, наоборот — будто нарочно обозлили, введя налог «на вспоможение ратным людям». Посадские озлились, но уплатили.

И на увещевание патриарха надежды было мало: по телу русской церкви прошли трещины, сторонники старой веры, опального Никона и вновь рукоположенного Иоасафа так враждовали, что прежнего уважения к священникам у паствы не осталось.

Усилия приказов — Разрядного, Казанского и Тайного — сосредоточились на подготовке армии, то есть на сборе людей, оружия и денег.

Все это было у государства в изобилии: многие годы оно росло и усиливалось, питаясь соками великой страны, ужесточая способы управления ею и отделяя верных служилых людей от остального населения. Казна с разумной щедростью отпускала им жалованье, но и работы требовала. Отдельный служилый, вроде губного старосты или воеводы отдаленного городка, мог допустить и глупость, и растерянность, но связанные вместе, под присмотром приказов, они работали согласно и чаще всего умно.

На обеспечение армии оружием и боевыми стругами работали железные заводы и нижегородские «деловые дворы» — верфи. Рядовые рейтарских и солдатских полков получали задержанное жалованье. И хлебом войско Долгорукова снабжали нижегородские и арзамасские помещики — в счет будущих платежей или за деньги, в достаточном количестве отпущенные воеводе. Однако боеспособность армии зависела, как показала многолетняя война, от выучки и служебной ревности начальных людей — от самых младших до воевод. Их-то — дворян, детей боярских — явилось к середине сентября в полки не больше половины.

Теперь главной заботой приказов было собрать их всех и заставить воевать.

Рассылка «выбойщиков» по имениям дала немного. Выбойщики хватали крепостных крестьян, держали их в земских избах, пока помещик не покидал своего убежища. Кроме того, на конец сентября царь назначил смотр, вновь приказав «послать еще выбойщиков, а с ними великого государя грамоты короткие и прикрепить с великим страхом, чтобы ратные люди шли в полки неоплошно». Но у приказных дьяков был лучший, вернейший способ взбодрить ленивое дворянство.

Одним из главных законов в русском государстве было наследственное право дворян на землю и прикрепленных к ней крестьян. За него они готовы были и драться, и «кровью обагриться», как было принято восклицать на смотрах по иному поводу… Все они понимали, что Разин замахнулся именно на это право, но, видно, одного общего понимания было мало. Тогда им пригрозили отнятием имений. Мера эта была принята решительно и быстро.