Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

Однажды, когда дон Франсиско уже оправился от болезни и вновь предался хлопотам своего ремесла, он, спасаясь от резкого, пронизывающего холода, вернулся домой раньше обычного и в галерее нижнего этажа повстречался с миссионером, который прохаживался там, читая свой требник.

— Какой счастливый случай, сеньор маркиз! — воскликнул священник, раскрывая объятия навстречу скряге, к чему тот отнесся весьма холодно.

— А в чем дело?

— Я решил не уходить, пока не повидаюсь с вами, а вы, дорогой маркиз, именно сегодня решили раньше обычного вернуться домой, возможно из-за холодной погоды. Хотя, как знать, не сам ли господь поторопил вас прийти раньше обычного, дабы вы могли поскорее выслушать меня.

— Это так спешно? Войдемте в кабинет.

— Спешно ли? Сейчас вы сами убедитесь, насколько это спешно. Сегодня вам ни в коем случае не удастся избежать еще одной беседы с назойливым священником. Что поделаешь! У каждого свое ремесло. Занятие дона Франсиско — зарабатывать деньги, мое — говорить людям правду в глаза, порой колкую правду. Запаситесь же терпением, ибо сегодня я буду беспощаден.

Поглубже усевшись в кресло напротив священника, Торквемада буркнул в ответ нечто невнятное, давая понять, что он облекся терпением, как панцирем, и готов к беседе.

— Мы, служители святого долга, — начал Гамборена, — вынуждены прибегать к жестким мерам, когда не помогает мягкость. Вы знаете меня не первый день, и вам хорошо известно, с каким уважением и любовью отношусь я к вашей семье, к вам лично и ко всем в доме. Позвольте же мне в качестве друга и наставника семьи говорить начистоту. Уж таков я по природе: меня надо или принять, или отвергнуть. Призывают меня — я являюсь, гонят — я ухожу. Велите мне уйти, и я спокойно удалюсь с сознанием исполненного долга, скорбя о том, что мне не удалось достичь желанной цели. Предупреждаю, я не способен на любезности, когда речь идет об исправлении серьезных ошибок у человека упрямого и строптивого. Меня не остановят ни его высокое положение в свете, ни знатность, ибо каждому из нас надлежит со смирением склоняться перед истиной. Итак, не удивляйтесь, дорогой сеньор дон Франсиско, что в предстоящей беседе я буду обращаться с вами, как со школьником. Не пугайтесь. Я сказал, как со школьником, и не возьму своих слов обратно. Пускай я в обществе ничто, но сейчас, выполняя свой долг, я учитель и учитель требовательный, вы же при обсуждении вопросов нравственного порядка не являетесь для меня ни сеньором маркизом, ни миллионером, ни достопочтенным сенатором, но лишь безыменным грешником, нуждающимся в моих поучениях. За них я и примусь, и, если ударю больно, вам придется стерпеть и исправиться.

«Интересно, куда он гнет», — думал Торквемада, глотая слюну и ерзая в кресле. Потом с некоторым раздражением произнес вслух:

— Ладно, сеньор, выкладывайте поскорее, в чем дело.

— Вам это известно. Бьюсь об заклад, что известно.

— Какое-нибудь докучливое поручение от моей свояченицы. Рассмотрим поставленный вопрос.

— Поставленный вопрос заключается в том, что вы тяжело оскорбляете бога и людей, питая в сердце своем гнев и ненависть… да, ненависть против Крус, святой женщины, которая не только не причиняла вам никакого зла, но, напротив, была вашим постоянным ангелом-хранителем. Недостойное и низкое чувство, которым вы платите за все ее заботы, умышленно избегая всякого общения с ней, является тягчайшим прегрешением против совести и обрекает на вечные муки душу вашу.

Проникнутый глубоким убеждением и страстной силой голос миссионера, казалось, разил скрягу беспощадными меткими ударами остро отточенной шпаги. Ошеломленный дон Франсиско на мгновение растерялся, не зная, что возразить, и невольно схватился за голову. Впрочем, он быстро пришел в себя: присущая ему грубость одержала верх над замешательством. В тот день у него, не клеилось с делами, и он был не в духе. Вспыхнув, он поднялся с места и, дерзко глядя в упор на миссионера, спросил со спокойной наглостью:

— А вам-то что за дело, сеньор священник, разговариваю я или нет с моей свояченицей? Чего вы суетесь куда не следует и посягаете на свободную волю и права индивидуума? Затронутый вами вопрос не имеет ничего общего с душой. Вы злоупотребляете, черт возьми! Я этого не потерплю, да и никто из мало-мальски толковых людей не станет такое терпеть.

— Я не отступлюсь от сказанного, сеньор маркиз, — твердо возразил священник. — Я говорю то, что надлежит пастырю. Вы отвергаете мои наставления. Что ж, ваше дело, вы вольны поступать как желаете. Повторите еще раз, что вы не желаете меня слушать, и я оставлю вас в покое, или, вернее, не в покое, а в тягостной борьбе с вашей совестью, да, с вашей совестью, этим неумолимым призраком, который преследует вас укоряющим взором.

— Да разве я сказал, чтобы вы уходили, — пробормотал Торквемада, успокаиваясь. — Продолжайте, коль хотите. Только вам не удастся меня убедить.

— Не удастся?

— Нет. Ибо у меня веские причины порвать с этой сеньорой, — сказал скряга, приходя в себя и выуживая из памяти заученные выражения. — Не отрицаю, благородная сеньора дель Агила осуществила полезные реформы в доме; но благодаря ей мои сбережения уподобились хитону Пенелопы. Она способна в неделю пропустить сквозь пальцы то, что нажито мной за целый год.

— Вечная мелочность, вечная привычка прибедняться! Я утверждаю, что без руководства Крус вам никогда не удалось бы нажить вашего огромного состояния. Причины этой ненависти, сеньор, кроются отнюдь не в лишней трате каких-то жалких грошей. Сеньор маркиз де Сан Элой сам не подозревает того, что в нем происходит, — ведь, обладая обширными познаниями, он до сих пор не научился читать в собственной душе. Но я, постигший это искусство, открыто скажу все. Тайны человеческой души порой понятны лишь тому, кто наблюдает их со стороны. Причина ненависти, нашептанной самим дьяволом, кроется в сознании превосходства Крус над вами. Она обладает благородным, возвышенным умом. Вы же олицетворяете мелочность; ваше убогое и жалкое искусство — ловко загребать деньги — кажется еще ничтожнее рядом с душевным величием Крус. В коммерческих делах вы — чернорабочий, рядовой исполнитель превосходных планов, выношенных ее разумом. Без Крус вы были бы до сих пор все тем же гнусным заимодавцем, высасывающим кровь из бедняков, чтобы сколотить небольшой капитал. Лишь благодаря ей вы стали человеком и достигли высокого общественного положения. Но так уж устроена жизнь: торжествующий честолюбец попирает силу, поднявшую его из праха. Нередкое явление, особенно если честолюбец — ничто, а тот, кто способствовал его возвышению, — обладатель высокого ума. Ненависть низшего к высшему — давнишний социальный недуг. Примеров тому — мелких и крупных — без счета, как в человеческом обществе, так и в отдельных семьях, а нынешний пример настолько очевиден, что отрицать его можно лишь с умыслом.