Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

— Ну, а я смею вас уверить, — возразил дон Франсиско, ошеломленный неоспоримыми доводами красноречивого собеседника, — что не лелею, нет, не лелею подобных чувств. И, наконец, я вовсе не признаю за сеньорой Крус такого недосягаемого превосходства ума. Чтобы добиться сенаторского кресла и титула маркиза или привести в исполнение план покупки этого «чуда хорошего тона», не надо быть, как говорится, дочерью семи греческих мудрецов или прабабкой девяти муз. Конечно, тупицей ее не назовешь. Считаю своим долгом заявить, что она обладает известным даром речи и, прибегнув к арсеналу своего ораторского искусства, способна свести с ума самого господа бога.

— Я не намерен вступать в нелепый спор и доказывать, что вы отлично сознаете превосходство Крус, — ведь это совершенно ясно. Признаете ли вы, что ненависть существует?

— Крус действительно лелеет это чувство.

— Не она, а вы.

— Ладно, — уступил, наконец, Торквемада. — Признаться, мы не любим друг друга, ни я ее, ни она меня. Но приведенные вами первопричины и доводы… нет, нет, я ни в коем случае не признаю их. У меня имеются и жалобы и разумные доводы, оправдывающие мое поведение. Оставив в стороне ее тенденции — к показной роскоши, я отмечу лишь ее стремление нарушать мои прерогативы, в силу чего я лишен права быть у себя в доме хозяином, точно мои распоряжения уж никуда не годятся. Она ненавидит меня, опасаясь остаться в тени, и считает разумными лишь свои собственные постановления.

— Неверно, неверно. Давайте, сеньор дон Франсиско, перейдем от слов к рассмотрению фактов и, установив, в чем заключается недуг, попытаемся радикально излечить его, — мягко предложил священник, кладя руку на колено маркиза. — Необходимо, не теряя времени, искоренить зло, сокрушить его, раздавить, как ядовитую смертоносную гадину.

— Но я считаю… Это она пылает ненавистью, не я.

— Ненавидите вы, и от вас должна исходить инициатива примирения. Чтобы облегчить его, предлагаю каждому из вас немного поступиться своим самолюбием. Так мы избежим тягостных сцен и объяснений. В один из ближайших дней, сидя за обеденным столом, вы как ни в чем не бывало заговорите с Крус.

— Согласен, — сказал дон Франсиско, — но прежде следует наметить дальнейшую линию поведения…

— Это уж ваше дело. Как священник, я пекусь о мире, настаиваю на нем и обращаюсь к сердцам, оставляя в стороне земные интересы. Помните о боге, считайте себя братом и сестрой, живите мирно, в согласии. Добившись этой цели, улаживайте вопросы о прерогативах, бюджете семьи, бережливости и обо всем прочем. Но помните, если примирение ваше останется чисто внешним, формальным, если, выработав соглашение или modus Vivendi, чтобы восстановить показную сердечность отношений, вы затаите в душе враждебное чувство, это ни к чему не приведет. Вам удастся обмануть людей, но не бога. Без чистоты намерений, сеньор дон Франсиско, не надейтесь, как я уже не раз повторял, обрести вечное блаженство.

— Старая песня!

— Да, да, но скорее вам надоест упорствовать во зле, чем мне бранить и увещать вас. Итак, сеньор, недостаточно сделать вид, будто вы помирились, по-прежнему разговариваете с вашей свояченицей и совместно руководите домом. Необходимо, чтобы вы простили Крус все обиды, которые, по вашему мнению, она нанесла вам, дабы ненависть ваша превратилась в любовь, в сердечное братское чувство.

— А что ожидает меня в противном случае? — с живым любопытством спросил Торквемада.

— Вам это отлично известно, ибо хотя вы еще не овладели всеми насущными истинами, но я надеюсь, вы не позабыли основ христианского учения.

— Как же, как же, — подхватил скряга развязным тоном свободомыслящего человека. — Для тех, кто возлюбил — рай, для тех, кто возненавидел — ад. Но несмотря на все ваши проповеди, дорогой отец, я не поверю, будто мне уготован ад.

— Придет время, и вы убедитесь.

— Ад! Этого еще не хватало! Знаете, вы как-то при случае сказали, что врата небесные не откроются передо мной, и… слова ваши запали мне в голову. По ночам я не мог уснуть, мысль так и сверлила мой мозг: «Черт возьми, в чем же я провинился, чтобы попасть в ад?

— Лучше спросите себя: «Что сделал я для спасения души моей?» Придется все повторить вам заново, сеньор маркиз. Вы ничего не делаете для спасения души, или, вернее, делаете все, чтобы погубить ее. Веруете ли вы? Нет. Признаете ли вы то, что должен признавать каждый добрый христианин? Нет. Боретесь ли вы против своих дурных страстей, изгоняете ли вы из души своей ненависть, любите ли ваших ближних? Нет. Обуздываете ли вы себялюбие, творите ли добро себе подобным? Нет! Раздаете ли нищим излишки огромных богатств своих? Нет. И вот грешник, который приближается к смерти и не заботится очистить душу свою от скверны, осмеливается говорить: «Да откроются предо мной врата царства небесного, иначе я сам открою их грязными руками моими или подкуплю привратника, — разве не для того бог сделал меня миллионером, маркизом и сенатором…»

Дон Франсиско рассмеялся, словно шутка пришлась ему по вкусу; но смех его был притворным, а в душе, видит бог, точно с цепи сорвавшись, запрыгали черти, наводя тоску и ужас.

— Смейтесь, смейтесь, разыгрывайте из себя философа, — сказал Гамборена, — придет время, и вы запоете другое.

— Но с чего вы взяли, сеньор миссионер, будто я безбожник?

— Посещаете ли вы церковь?

— Вот те раз! По правде говоря…

— Чего вы ждете? Ведь вы уже не цветущий юноша, чтобы вслед за другими повторять: «Хватит еще времени впереди».

— Нет, я знаю, что времени впереди немного, — проговорил скряга с внезапной грустью в голосе, чувствуя, как нарочитая улыбка его сменяется болезненной гримасой. — Машина понемногу приходит в негодность, здесь внутри что-то сидит и…

— Скажите прямо: и грызет… Разумеется, ведь перед вами — потеря материальных благ, конец жизни. Горе безбожникам, не видящим перед собой по ту сторону жизни ничего, кроме пустоты! Кого может радовать пустотa? Послушайте, сеньор маркиз, желаете ли вы провести покойно последние дни?.. Желаете ли вы очистить душу свою и невозмутимо взирать на близкий конец и переход из жизни временной в жизнь вечную? Отвечайте и помните — як вашим услугам.

— Говоря напрямик, — начал маркиз Сан Элой, мысленно подыскивая возможность сдаться без особого ущерба для самолюбия, — я приму любое решение, которое вы сформулируете. Трудненько будет убедить меня в некоторых вопросах. Несчастье сделало меня философом. Пред вами человек научной складки; и хоть я в свое время не учился, но многое узнал на старости лет, присматриваясь к людям и явлениям природы. В жизни я крепко держусь за явления практические. Но если все дело лишь в том, чтобы стать добрым, я мягкий воск в ваших руках. Надо помочь нищим? Что ж, я не прочь. Вот видите… вы уж и обратили дикаря на путь истины.