Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

— Да, да… — беззвучно прошептал дон Франсиско, чувствуя, как Смертельный холод пронизывает его до самых костей. На миг ему почудилось, что на него рухнул потолок, тяжелый, как могильная плита, и комната погрузилась в глубокий мрак… Ужас обуял его, лишил дара речи, парализовал мысли…

— Это означает… — пробормотал после долгого молчания больной, — конечно, я кое-что заподозрил, увидев вас так поздно у моей постели. Который час? Нет, не надо, не хочу знать. Уж если врач остается на всю ночь, значит дела идут неважно. Ведь правда? А теперь, когда вы сказали…

Но тут вмешался Доносо, призвав на помощь свои дипломатические таланты:

— Дорогой друг, если мы предлагаем вам не откладывая совершить обряд, как было решено несколько дней тому назад… прекрасный религиозный обряд, такой возвышенный и утешительный… если мы предлагаем вам ускорить его, то лишь потому, что нам известно, как благотворно действует он на дух и плоть. Исполнив святой христианский долг, больные оживают душой и телом, веселеют и, воспрянув духом, чувствуют себя значительно бодрее, в силу чего недуг почти во всех случаях ослабевает, идет вспять и зачастую полностью исчезает. Я придерживаюсь того мнения, что нам следует совершать сей обряд при хорошем или хотя бы среднем самочувствии, дабы святая церемония не проходила кое-как, в спешке.

— Ладно, — ответил дон Франсиско с тяжким вздохом, — мне тоже приходилось слышать, что больные получают после этого облегчение; известен даже случай, когда один безнадежно больной… как же, припоминаю… пекарь из Кава Баха, ведь он был уже при смерти, а приняв святые дары, воскрес. И сейчас ходит молодцом.

— Мы знаем тысячи таких случаев, тысячи.

— Назовите случайностью, совпадением, — добавил Торквемада, печально улыбаясь, — но даже поговорив об этом, я чувствую себя как будто лучше. Хорошо бы уснуть, часок отдохнуть перед тем как… Но я не в ладах со сном. Мне надо поговорить с Крус. Позовите ее.

— Я здесь, — ответила свояченица, выступая из темноты комнаты. — И готова поговорить, о чем вы пожелаете.

Врач и Доносо отошли от постели больного, а Крус, усевшись рядом, приготовилась выслушать все, что собирался ей высказать именитый зять. Но проходили минуты, а больной все молчал, и только хриплые вздохи, вырывавшиеся из его стесненной груди, говорили, что он жив; приподнявшись, Крус заглянула ему в лицо и, ласково пожав его руки, тихонько проговорила:

— Мужайтесь, дон Франоиско. Обратите мысли ваши к богу. Послушайтесь меня и, чем бы ни закончился этот кризис, откажитесь от благ нашего жалкого мира. Если вы поправитесь, выздоровление ваше послужит к вящей славе божьей и вы до конца своих дней будете воздавать хвалу господу.

— Я думаю о нем, как же, думаю, — ответил дон Франсиско, с трудом ворочая языком. — Крусита, вы такая умница, как вы считаете, обратит ли на меня внимание господь?

— Можно ли сомневаться в божественном милосердии! Это было бы великим заблуждением! Искренним раскаянием мы обретаем прощение всех грехов наших. Смирением боритесь против высокомерия; самоотверженностью, великодушием — против себялюбия. Думайте о боге, просите его милости… и милость снизойдет на вас. Сознание просветлеет, душа, объятая любовью, переродится… и знайте, достаточно горячего стремления, чтобы заслужить прощение грехов…

— Вы говорите, самоотверженность, великодушие, — едва слышно прошептал Торквемада. — Понимаете, отец Гамборена потребовал от меня плащ… Объясните, что значит плащ? Я согласился и жду, чтобы он разработал основы… Потом поговорю с Доносо о завещании и оставлю… Как вы считаете, сколько следует оставить для бедных? И на каких условиях? Не забывайте, что подаяние частенько пропивается в кабаке, а дареная одежда попадает в ломбард.

— Не будьте мелочны. Хотите знать мое мнение?

— Да, хочу, говорите скорее.

— Вам уже известно, — я умею мыслить и действовать только с размахом.

— Да, знаю, с размахом.

— Вы нажили огромный капитал; благодаря евоему, характеру вы сумели скопить бесчисленные богатства… значительная часть, из них принадлежит другим и досталась вам — не знаю, какими путями, наверно не всегда прямыми. Человек не имеет права один владеть несметным состоянием. Так я считаю, так думаю и так говорю. После смерти Фиделы мои суждения во многом изменились; размышляя над земной жизнью, над тем, как обрести спасение души, я поняла то, чего не понимала раньше…

— Что же?

— Что владение чрезмерными богатствами противоречит божественным законам и человеческой справедливости, тяжелым бременем ложится на душу нашу и губит нашу плоть.

— И вы?..

— Я отдаю нуждающимся все, что у меня остается. Я собираюсь предельно сократить мои потребности, чтобы до конца жизни весь излишек посвящать делам милосердия. А в завещании я оставляю бедным все.

— Все!

Дон Франсиско не мог прийти в себя от изумления; Крус продолжала говорить, и скряга молча слушал ее, только время от времени с уст его — мерно, как звон погребального колокола, — срывалось зловещее слово: «Все!»

— Да, сеньор. Вы меня знаете, — ни в поступках моих, ни в мыслях никогда не было середины или мелочной расчетливости. Прежде, когда я не преследовала иных целей, кроме достоинства семьи и чести нашего имени, я отдавала обществу все свои помыслы. Теперь, когда достигнутое величие развеялось как дым, я все отдаю богу.

-- Все!

— Возвращаю земные блага его законному владельцу.

— Все!

— Но мы говорим обо мне дольше, чем я того заслуживаю. Поговорим теперь о вас, это важнее всего. Вы спросили моего совета, и я с вашего разрешения высказала его, как всегда, с исчерпывающей искренностью и, пожалуй, с несколько надменной властностью, которую вы называли деспотизмом, хотя всю свою жизнь я руководствовалась лишь убеждением, что я стою на правильном пути в неусыпной заботе об интересах дома. Прежде я жила ради вашего достоинства и величия, делая все, чтобы облегчить вам успех в работе и неутомимом накоплении богатств. Теперь, в горькие дни разочарования, я забочусь о спасении вашей души. Прежде я служила вам поводырем, стараясь направить вверх, к социальным высотам; ныне я стремлюсь лишь к одному — привести вас в обитель праведных.

— Скажите же, что я должен сделать?.. Все!

— По чистой совести, — торжественно начала Крус, нагнувшись, чтобы заглянуть в гаснущие глаза скряги, — по чистой совести считаю, что, разделив поровну между детьми положенные по закону две трети вашего состояния, вам следует все остальное, то есть свободную треть имущества, целиком завещать церкви.

— Церкви, — повторил дон Франсиско, не сделав ни одного движения. — Чтобы она сама распределила! Все!.. церкви!..