Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

— Как сказать… Ваша болезнь не тяжелая, но вместе с тем и не пустяковая. Будем ее лечить, и все будет в порядке.

— Так я могу надеяться?.. Можно на вас положиться?.. — с глубокой тревогой в голосе спросил маркиз де Сан Элой.

— Успокойтесь. Уповайте на медицину и на бога, главное — на бога.

— Я так и делаю… Но неужто бог покинет меня, ведь я ни в чем перед ним не виноват. Вы со своей стороны поможете ему средствами науки, и я надеюсь, господь не воспротивится тому, чтобы я вернулся к своим обычным занятиям. Да, дорогой дон Аугусто, поставив меня на ноги, вы окажете человечеству истинное благодеяние. Видите ли, у меня родился план, замечательный план! Еще никто не додумался до мысли, осенившей меня. Не стану вам надоедать объяснениями, вы все равно не поймете. У каждого свое ремесло, а я по своей части берусь затмить солнце. Поставьте меня на ноги, и мир ахнет от задуманной мной операции. Это дело такой важности, что я согласен даже на временную поправку, лишь бы расставить фигуры на шахматной доске и сыграть большую игру… А потом — ладно, пускай уж я снова. свалюсь. Дайте мне передышку, только маленькую передышку, дон Аугусто… Хоть, право, жаль, если после такой блестящей операции я протяну ноги на смех будущим поколениям. Это было бы несправедливо, согласитесь, что несправедливо.

Микис с изумлением поглядел на маркиза, охваченного навязчивой мыслью; глаза его горели неестественным блеском, руки дрожали. Поддакивая больному и заверяя, что он непременно поправится, доктор распрощался и ушел. Да, да, рано или поздно он поправится: спокойное состояние духа и тела ускорит выздоровление, а нетерпение может только задержать поправку. И чем меньше больной будет думать о финансовых операциях, тем лучше для его здоровья. Впереди еще достаточно времени.

Торквемада был счастлив, надежда поможет выдержать тягостное пребывание в постели и диету. Беседуя с Крус, скряга сказал:

— Дон Аугусто великий человек. Он уверяет, что моя поправка — вопрос нескольких дней… Ей-ей, вы могли бы дать мне на обед чего-нибудь поплотнее, а я ручаюсь, что velis nolis все переварю. Не хватает только, чтобы сеньор желудок снова стал выкидывать свои штучки. Боли в животе утихли, температуры нет. Единственно, о чем я вас прошу — присмотрите за поваром и поварятами, как бы у них рука не дрогнула и… как бы не попала в пищу отрава… как говорится — в принципе. Нет, нет, я не хочу сказать, что меня отравят de motu propio1, как этот плут Матиас Вальехо вместе со своими олухами приятелями, которые силой впихнули в меня кучу всякой дряни. Конечно, я знаю, вы за всем следите… Во мне таится убеждение, что я могу положиться на вас… Словом, пусть каждый сделает все возможное, чтобы я поскорее поправился; будет крайне прискорбно для нашей семьи, а то и для нашей страны и всего человечества, если я не поправлюсь. Коли проклятое патологическое явление будет и дальше упорствовать, не знаю, к чему это приведет и что станет с моими капиталами, накопленными тяжким трудом? Ведь ежели я буду долго хворать, то как бы моим детям не остаться без куска хлеба.

Тут Крус рассмеялась и, позабыв, что при некоторых обстоятельствах ложь милосерднее правды, как она в свое время утверждала в роли высшего разума семьи, дала больному резкую отповедь:

— Не слишком ли вы печетесь о делах земных, преходящих? Разумеется, смертельной опасности пока нет, и не дай бог, чтобы нависла подобная угроза, однако состояние, в котором вы находитесь, может считаться предупреждением свыше, дабы вы обратили свои взоры к жизни потусторонней, вечной, и постепенно приучили себя к этой мысли. Уж не кажется ли вам, что у вас все еще мало денег, и не собираетесь ли вы взять их с собой на тот свет, чтобы основать банк или кредитное общество в мире вечного блаженства?

— Собираюсь я или не собираюсь основать кредитное учреждение на небесах, не ваше дело. Я поступлю как мне вздумается, сеньора, — ответил Торквемада и, точно наказанный мальчишка, повернулся к стене, натянув на голову одеяло.

Гамборена навещал дона Франсиско то рано утром, то после полудня, не пропуская ни одного дня, ласково беседуя с ним скорее как друг, чем строгий духовный наставник. Он необыкновенно осторожно обращался с больным, поучал, давая советы по поводу здоровья, и больной охотно им следовал. Когда голова дона Франсиско прояснилась, Гамборена стал рассказывать ему интереснейшие истории из жизни миссионеров, и больной слушал их с жадным вниманием, словно листая книгу о путешествиях. Вскоре Торквемада так пристрастился к этим беседам, что частенько посылал за миссионером в неурочное время, и как больной ребенок просит няню рассказать сказку, так и Торквемада просил священника о продолжении занимательной истории. Считая, что, овладев воображением, легче направлять волю больного, Гамборена развертывал перед ним потрясающую повесть евангельских подвигов из тех времен, когда он служил викарием в Экваториальной Африке, на Убанге или в селениях каннибалов; сняв после обедни облачение, священнослужители работали каменщиками и плотниками, воздвигая скромный храм в Бразавиле; в Баизири, на родине свирепого африканского племени, погибло в жестоких муках немало миссионеров, и если он, Гамборена, избег этой скорбной участи, то своим спасением обязан лишь чудесной помощи господа и собственной мудрости; в архипелаге Фиджи, на далеких тихоокеанских островах, за короткое время было построено семьдесят церквей и обращено в христианство десять тысяч канаков.

Торквемада с живейшим интересом внимал волнующей одиссее; но это отнюдь не означает, что он принимал на веру рассказы священника; он относился к ним, как к событиям яз жизни другой планеты, а в Гамборене видел необычайное существо, занимательного рассказчика вымышленных историй для детей старшего возраста или больных стариков.

Однажды разговор незаметно перешел на вопросы, о которых священник давно желал поговорить с больным; Торквемада находился в более или менее спокойном состоянии, и священник обратился к нему со следующими словами:

— Мне думается, дорогой сеньор, что не надо долее откладывать наше дело. Несколько дней тому назад вы жаловались, что голова ваша плохо работает; сегодня, как я вижу, вы в отличном состоянии, и в ваших интересах все обсудить не спеша.

— Как вам угодно, — невнятно пробормотал Торквемада, скорчив недовольную гримасу. — Но говоря откровенно, я не вижу причины торопиться. Для меня несомненно, что я поправлюсь; чувствую я себя отлично и надеюсь скоро подняться.

— Тем лучше. Но к чему дожидаться последнего часа и готовиться наспех, когда у человека уже нет более надежды, а медицина бессильна помочь? Послушайтесь меня, дорогой сеньор, не будем откладывать. Я должен исполнить мой долг.