Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

Когда Крус ушла на кухню, оставив его наедине с Фиделой, слепой, евший медленно и словно нехотя, поспешно обратился к младшей сестре.

— Что случилось? — с беспокойством спросил он Фиделу.

— Что может у нас случиться, родной? Ничего.

— Нет, что-то случилось. Я знаю. Я чувствую перемену…

— В чем?

— В голосе Крус. Не спорь со мной. Сегодня в доме происходит что-то необычное.

— Ей-богу, не знаю…

— А дон Хосе приходил сегодня утром?

— Да.

— Ты слышала, о чем они говорили?

— Нет, но думаю — ни о чем особенном.

— Фидела, я не ошибся. В доме у нас новости и очень важные. Вот только не знаю, принесут ли они нам счастье, или беду. Как ты думаешь?

— Я? Ах, хуже не станет! Какие еще беды могут на нас обрушиться? Немыслимо и вообразить себе худшие несчастья.

— Значит, ты считаешь, это к добру?

— Как тебе сказать… Мне кажется, ничего не случилось. Но если ты и прав, то по всем законам логики и справедливости должно быть только хорошее.

— Но Крус молчит. Видно, считает нас малыми ребятами. Что за черт! Хорошей новостью можно было бы и поделиться…

Появление Крус заставило Рафаэля переменить разговор.

— А у вас что на обед? — спросил он сестер.

— У нас? О, очень вкусное блюдо. Рыба.

— Какая? С рисом или отваренная в вине?

— Мы приготовили ее по-мадридски.

— Как красноперого спара, кусочками, с ломтиками лимона.

— Я ее не буду есть, мне что-то не хочется, — сказала Фидела. — Ешь сама.

— Нет, нет, я для тебя ее купила, — Только этого не хватало!

— Вот смех-то! — с ребяческим весельем воскликнул слепой. — Придется жребий тянуть.

— Да, да, жребий!

— А ну, вытащи две соломинки из циновки. Давай сюда! Теперь зажмурьтесь. Одну я обломил, чтоб были разной длины… Готово! Зажимаю в кулак… Не подглядывать у меня! Ха-ха-ха! Кто вытащит длинную, тому есть рыбу. Прошу, сеньоры, тяните…

— Мне эту.

— Мне эту.

— Кто выиграл?

— Короткая! — радостно закричала Фидела.

— У меня длинная.

— Рыбу ест Крус, — объявил слепой с неожиданной торжественностью, будто речь шла не о забаве, а о серьезнейшем деле. — И никаких разговоров. Я приказываю! Есть и не возражать!

В тот вечер, как мы уже знаем, дон Франсиско не явился к сеньорам с обычным визитом, чем все были немало удивлены: в доме дель Агила скряга слыл человеком пунктуальным, или — как сам он любил выражаться, считая это словцо удачной находкой, — математическим. Что с ним стряслось? Судили, рядили, опасались, не захворал ли… Прощаясь, Доносо пообещал как можно раньше поутру послать записочку и справиться, в чем дело.

Когда перед отходом ко сну Фидела помогала Рафаэлю раздеться, слепой сказал так тихо, будто думал вслух: «Сомнений иет. Что-то происходит».

— О чем ты там бормочешь? — просила Фидела.

— Я ведь уже говорил тебе… Над нашим домом нависло какое-то важное событие. Низко-низко, точно облако, до которого можно достать рукой, или огромная птица с распростертыми крыльями…

— Откуда у тебя такие мысли? Не выдумывай!

— Откуда? Право, не знаю. У незрячих развивается новое чувство; шестое, способность угадывать, ощущать многое… Мне трудно объяснить… В голове у меня все кругом идет… Но я никогда не ошибаюсь.

Самое незначительное происшествие, хоть сколько-нибудь нарушавшее однообразное течение печальной жизни семьи, настораживало Рафаэля; его способность чутьем, словно улавливая рассеянные в воздухе флюиды, определять ход событий лихорадочно обострялась. Отсутствие Торквемады в тот вечер навело его на мысль о какой-то перемене в привычном жизненном обиходе. Хотя никоим образом нельзя сказать, что юноше не хватало дона Франсиско, пустующее место в гостиной утвердило его в подозрениях и смутных догадках. Рафаэль связал отсутствие ростовщика с новыми нотками в голосе старшей сестры и пустился в лабиринт предположений, которые могли бы свести с ума менее привычную к мыслям голову.

— Полно, дружок, — укрывая его одеялом, сказала Фидела. — Выкинь из головы все эти бредни и спи себе.

Вошла Крус попрощаться перед сном с Рафаэлем.

— Знаешь, — сказала ей Фидела, любившая подшучивать над тревогами брата, — Рафаэль говорит, в доме у нас случится какая-то неожиданность.

— Спи, дорогой, — сказала Крус, потрепав слепого по подбородку. — Кто может знать, что принесет нам грядущий день? На все воля божья.

— Значит, в самом деле что-то случилось? — мгновенно ухватился за ее слова слепой.

— Да нет же, сынок, ничего.

— Будь что будет, лишь бы только хорошее, — весело заключила Фидела.

— Да, хорошее. Думайте о лучшем, дети мои. Пора бы уж, мне кажется…

— К добру, значит? — с живостью отозвался Рафаэль, откидывая край одеяла.

— Что к добру?

— Да это.

— Что это?

— То, что должно произойти?..

— Полно, не ломай себе голову и спи спокойно. Какие могут быть сомнения? Конечно, в конце концов господь сжалится над нами. При одной мысли, что на нас могут обрушиться новые несчастья… О! Разум человеческий отказывается вместить это. Мы дошли до последней грани. Неужто нет конца страданиям человеческим? А если есть, то мы близки к нему. Ну, а теперь спать, живо!

До последней грани! Достаточно было Рафаэлю услышать эти слова, чтобы мысленно перебирать их всю ночь. Грань — это то же, что граница: место, где кончается одна страна и начинается другая. Если они стоят на границе, значит жизнь их в корне переменится. Но откуда, каким образом?..

Фидела также заметила нервное возбуждение сестры, обычно столь ровной и невозмутимой. Она решила, что рассуждения о «грани» не пустые слова; воображение ее мгновенно раскрылось навстречу радужным видениям, которые постоянно порхали вокруг ее головки и при первой же возможности всецело овладевали ею. Бедняжке немного было нужно, чтоб развеселиться, так жадно рвалась она на волю из мрачной темницы нищеты. Намек, оброненная вскользь мысль — и она уже вверялась невинной игре фантазии, строя картины счастья, рисуя себе его приход и всей силой мечты страстно призывая дни радости.

«Ложись, Фидела», — сказала ей старшая сестра мягко, но в то же время повелительно. И взяла свечу, чтоб обойти дозором закоулки дома (это вошло у нее в привычку после того, как, едва поселившись здесь, сестры однажды ночью были сильно напуганы). Крус осмотрела все углы, заглянула под диван и под кровати, проверила, хорошо ли задвинуты дверные засовы и заперты ли ставни на окнах. Когда она вернулась в спальню, Фидела раздевалась, аккуратно складывая на стуле одежду. «Сейчас сказать? — спросила себя Крус и приложилась ухом к застекленной двери комнаты Рафаэля, чтобы проверить, уснул ли брат. — Нет, бедняжка не сомкнет глаз всю ночь. А я боюсь его обостренного слуха: он слышит мысли, не то что слова».