Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

Легко понять, что дамы были очень признательны мальчику с нижнего этажа за его добросердечие и восхищались его талантами; Рафаэль радовался обществу Мельчорито и не променял бы его на всех мудрецов мира. Часто Крус потихоньку подходила к двери и с улыбкой глядела на сияющее лицо брата, а Мельчорито, разрумянившись точно роза, дирижировал между тем воображаемым оркестром, то давая вступление тромбонам, то умеряя резкое звучание скрипок. И Крус возвращалась к своему кружку со словами: «Идет четвертое действие «Гугенотов», — а немного погодя добавляла: «Скоро конец… Королева уходит — я слышу королевский марш».

Узнав от Доносо об упорном сопротивлении Рафаэля, дон Франсиско не придал этому значения: он слишком был поглощен мыслями о брачном союзе и заранее гордился предстоящими успехами в высшем обществе. «Этот пустомеля не желает видеть меня своим зятем? Довожу до сведения, что мне наплевать на его несогласие. Я и ухом не поведу; при всей его заносчивости я еще могу ему нос утереть. Пусть благодарит бога, что он слепой, а то бы я его быстро приструнил, — пусть получше разбирается, кто чего стоит. Его чертовы грамоты только на то и годятся, чтоб сморкаться в них… Да стоит мне захотеть, — черт побери! — я добуду грамоты почище, чем у него, и возведу свой род к библейским патриархам и к звезде королей-волхвов!»

Шли дни. Настали жаркие месяцы. Торквемада, стремясь как можно скорее перейти к новому положению вещей, назначил день свадьбы на 4 августа. Семья переедет на улицу де Сильва, он уже приобрел для столовой изящную мебель орехового дерева по выбору Доносо. И все бы шло как нельзя лучше, если бы и дам и самого дона Франсиско не тревожило настроение Рафаэля, словно застывшего в своей непреклонности. Нечего было и думать перевезти слепого в дом новобрачных, разве что впоследствии, когда суровость его смягчится. Доносо и Фидела уповали на время и на воздействие свершившихся фактов. Крус не разделяла их надежд. Втроем они снова и снова возвращались к этой трудной задаче, не находя удовлетворительного решения, так что в конце концов дон Хосе предложил некий modus vivendi, который сестры сочли приемлемым. Если Рафаэль будет упорствовать в своем нежелании жить под одной крышей с ростовщиком, Доносо возьмет его к себе в дом и будет заботиться о нем как о родном сыне. Крус и Фидела смогут навещать брата когда им захочется. И хоть решение это казалось печальным, пришлось принять его, как наименьшее из двух зол.

В один из июльских вечеров Рафаэль беседовал со своим другом о современной живописи. Мельчорито рассказывал о статье, где метко и остроумно критиковались картины последней выставки. Слепой пожелал прослушать статью, и юноша побежал за брошюрой, оставив молодого дель Агила в одиночестве.

Сестры не заметили ухода Мельчорито: в этот вечер не было музыки и тишина сначала не привлекла их внимания. Но вскоре необычное безмолвие удивило их. Крус поспешила в комнату брата. Рафаэля там не было. Она закричала, и на ее крик тотчас сбежались остальные. Бросились искать слепого по всему дому, но нигде не нашли. Не выбросился ли он из окна или с балкона? Тревога мгновенно охватила дом. Но нет, не может этого быть: все окна заперты. Вдруг Доносо заметил, что дверь на лестницу отворена. Уж не спустился ли Рафаэль со своим дружком вниз, в лавку старьевщика? Но в этот момент вернулся Мельчорито и не меньше других был поражен случившимся. Крус и Фидела ни живы не мертвы вышли из дому, за ними поспешили их друзья. На скверике они узнали от полицейского, что слепой недавно проходил здесь один и направился не то к улице де лас Инфантас, не то к улице дель Клавель. Сестры расспрашивали встречных, но ни от кого не добились толку.

Подавленные, они решили отправиться на поиски. Но куда?.. Однако не стоило терять время. Фидела с До-носо пойдут в одну сторону, Крус и Торквемада — в другую… Может быть, беглец направился в Куатро Каминос? Это было, пожалуй, всего вероятнее. Но он мог пуститься и в другую сторону. Мельчорито с отцом торопливо обежали соседние улицы, но тщетно: Рафаэля нигде не было.

— К Бернардине! — сказала Крус, потрясенная, но среди общего отчаяния не терявшая присутствия духа. И тотчас же, подобно главнокомандующему, она отдала распоряжения, которым все беспрекословно подчинились.

— Вы, дон Франсиско, не сможете помочь нам в этом деле. Идите к себе и ждите от нас вестей. Ты, Фидела, вернешься домой. Я справлюсь без тебя. Мы с доном Хосе пойдем в одну сторону, оба Мельчора — в другую; мы безусловно разыщем Рафаэля… Ах, какое безрассудство! Но со мной шутки плохи. Он упрям, а я еще упрямее. Он прячется, но я найду его — еще увидим, кто кого… увидим!

Оставшись в одиночестве, Рафаэль решил привести в исполнение план, который он вынашивал вот уже две недели, обдумывая его обстоятельно и скрытно, точно замышлял преступление. Решившись на побег, он каждый вечер приносил в комнату палку и шляпу, а за обедом тайком прятал в карман кусок хлеба. Но проходил день за днем, а подходящий случай все не представлялся, пока, наконец, Мельчорито не вздумал побежать за статьей, что оказалось как нельзя более кстати для Рафаэля: юноша-художник, уходя всего на несколько минут и не желая по возвращении затруднять дам, оставлял обычно входную дверь открытой.

Выждав необходимое время, чтобы не встретиться с Мельчором на лестнице, Рафаэль крадучись вышел из комнаты, а потом ощупью, держась за стены, никем не замеченный выскользнул из дома. Слепой торопился как только мог, и ему посчастливилось без помехи выбраться за ворота. Он не нуждался в поводыре, так как прекрасно знал окрестные улицы, и быстро шел, постукивая палкой по тротуару, чтобы предупредить о себе прохожих. Он пересек сквер и зашагал по улице де лас Инфантас. считая ее самой подходящей для побега; уверенным шагом двигался он вперед, держась как можно ближе к домам. Он знал, что как только исчезновение его будет замечено, за ним тотчас пустятся в погоню, и, желая ускользнуть от преследования, намеренно шел окольным путем, выбирая боковые улицы. «Здесь они вряд ли станут искать меня, — рассуждал он, — подумают, что я направился в Куатро Камин ос, и бросятся по улице Сан Марко и Орталеса. А пока они как безумные будут рыскать там, я преспокойно доберусь этими переулками до Реколетос и Кастельяны».

Ах, как сладостно ощущение свободы!.. Рафаэль охотно подчинялся деспотизму сестер, пока они командовали одни. Но когда они ввели в дом Торквемаду, — эту грубую, неотесанную скотину, — дом стал тюрьмой для Рафаэля, и теперь он предпочитал самому нежному плену бесприютную и печальную свободу.

Он двигался решительно, резко ударяя палкой по тротуару, время от времени натыкаясь на прохожих: нетерпение гнало его вперед, а ведь он впервые шел по улицам один. Каждый перекресток был для него мучительным испытанием. Внимательно прислушиваясь к шуму экипажей, он бросался в уличный поток, прибегая к помощи прохожих лишь в крайнем случае: ему казалось унизительным обращаться к посторонним лицам, когда у него самого были руки, чтобы двигаться ощупью, и палка, чтобы простукивать себе путь во мраке.