Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

Доносо увел Торквемаду в кабинет и велел ему не выходить оттуда, покамест он не проспится; но не пролежав на диване и пяти минут, дон Франсиско вскочил и снова пошел надоедать свояченице, которая в это время осматривала будущую комнату Рафаэля.

— Слушай, Крусита, — сказал он, с грубоватой фамильярностью обращаясь к сеньоре на «ты», — если твой странствующий рыцарь не желает идти сюда, пусть не приходит. Я и пальцем не шевельну, чтобы притащить его, черт побери! Мое положение не ниже, если не выше…, Я и сам благородный: мой дед холостил боровов, а это что бы там ни говорили, очень почтенное занятие для…, для цивилизованных народов. А мой двоюродный прапрадед — инквизитор — жарил еретиков и подавал в своем трактире отбивные из их мяса. Моя бабка, донья, Коскохилья, гадала на картах и знала всякие тайные штучки. Ее так и прозвали — колдуньей на все руки… Так что сама понимаешь…

Тут терпение сеньора Доносо истощилось, он схватил дона Франсиско за руку и, насильно затащив в соседнюю комнату, запер его на ключ. Немного спустя оглушительный храп потомка великого инквизитора уже разносился по всему дому.

Дон Хосе и Крус присели у постели Фиделы, погруженной в лихорадочное забытье.

— Сам дьявол в него вселился, — промолвила Крус. — Сегодня он просто невыносим.

— Он ведь не привык пить, вот и опьянел от шампанского. И со мной было то же в день свадьбы. А вы, сеньора, с вашим умением и подходом сможете из него веревки вить.

— Боже мой, что за дом! Тут все надо вверх дном перевернуть. А скажите, дон Хосе, не говорили вы ему, что надо завести собственный выезд?

— Говорил… Он еще пока артачится, но всему свой черед. Все образуется. Не забывайте: надо действовать постепенно.

— Да, да. Самое неотложное сейчас — привести дом в благопристойный вид. Здесь много добра, но все вокруг так запущено и грязно, что хорошие вещи теряют вид. Слуги, которых он перевез с улицы Сан Блас, не могут здесь оставаться. А уж что касается его планов экономии… Я и сама бережлива. Несчастье выучило меня жить на гроши, почти без средств. Но в доме богатого человека не должно быть неприличной скудости. Ради достоинства самого дона Франсиско я объявлю войну скопидомству, пожирающему его, как скрытый недуг, как проказа; люди, подобные нам, не могут заразиться этим пороком.

Фидела пошевелилась, и все с живым участием стали расспрашивать новобрачную о ее самочувствии. Она жаловалась на ломоту во всем теле и боль в горле. Кеведито установил катаральную ангину: несколько дней в постели, покой, диета, потогонное, жаропонижающее — и все обойдется. Крус успокоилась, но ей все же было не по себе, и она решила не отходить от сестры; сеньора поручила Доносо отправиться в Куатро Каминос к Рафаэлю и сообщить юноше о неожиданной болезни сестры.

— Может быть, это новое несчастье поможет нам, принесет удачу, — сказала Крус, которая все обращала в пользу своих высоких замыслов. — Что, если болезнь любимой сестры поможет нам завлечь в дом Рафаэля?.. Дорогой мой дон Хосе, когда будете рассказывать ему об этом, преувеличьте малость…

— Можно и не малость, если тем самым мы добьемся цели: соединим все семейство.

И бросив беглый взгляд на своего немилосердно храпевшего друга, дон Хосе помчался со всех ног к Бернардине.

То был печальнейший день для бедного слепого: с раннего утра его терзала мысль, что Фидела выходит замуж. Не имея точного представления о времени, он гомииутно рисовал себе венчальный обряд, навсегда предающий сестру во власть гнусного изверга, которого в недобрый час привел в дом дель Агила не в меру услужливый дон Хосе. Пиротехник изо всех сил старался развлечь Рафаэля и даже предлагал ему прогулку вдоль канала до Монклоа. Но слепой отказался, и оба отправились в мастерскую. Бальенте принялся за партию петард, заказанных ко дню святого Августина; так и провели они все утро, один — оживленный и говорливый, другой — грустный и безутешный. Кандидо на все лады расхваливал свое ремесло, превознося пиротехнику как благородное и прекрасное искусство. Он продолжал сетовать на недостаток внимания к ней со стороны правительства: ведь во всей Испании нет ни единой школы, где бы обучали производству потешных огней! Себя он считал знатоком своего дела, и, окажи ему государство хоть малейшую поддержку, он творил бы чудеса. Кандидо был убежден, что изготовление фейерверков может и должно стать самостоятельной отраслью народного просвещения. Пусть только емудадут средства — на первом же большом празднике он устроит зрелище всему свету на диво. Увлекшись, он несколько хватал через край и брался изобразить всю историю Испании с помощью своего искусства. Римские свечи, китайские колеса, шутихи, гирлянды, фонтаны, звездные каскады и турбильоны всех цветов радуги позволят представить различные исторические эпизоды от вторжения готов до изгнания французов во время войны за независимость…

— Поверьте, сеньорито Рафаэль, — добавил он в заключение, — при помощи пороха можно выразить любую мысль, а там, где пороха окажется недостаточно, есть еще множество взрывчатых солей и составов, а уж с ними — все равно что стихами говорить…

— Послушай, Кандидо, — внезапно прервал его Рафаэль, и пренебрежение к чудесам пиротехники сменилось в нем живейшим интересом. — Есть у тебя динамит?

— Нет, сеньор, но у меня есть гремучая ртуть для изготовления бураков и крутящихся колес.

— А она взрывается?

— Очень сильно, сеньорито.

— Кандидо, ради всего святого, сделай мне петарду, которая бы разнесла на куски… да хоть полсвета… Не пугайся, что я так говорю. Беспомощный, я предаюсь безрассудным мечтам… Ты не подумай… я и сам знаю, что это безумие, но иначе я не могу: хочу убивать, жажду крови, — тут он вскочил в сильнейшем возбуждении, — только убийством могу я восстановить справедливость. Ответь мне, чем может убить слепой? Ни ружьем, ни кинжалом: ведь слепой не видит, куда надо целиться, и, желая поразить виновного, легко может уничтожить невинного… Я долго размышлял и решил, что и слепому есть средство совершить правосудие. Кандидо, Кандидо, пожалей меня и исполни мою просьбу!

Машинально продолжая размешивать черную пороховую массу, Бальенте оторопело посмотрел на Рафаэля. Он и прежде подозревал, что у сеньорито голова не в порядке, а теперь окончательно убедился в его безумии. Несчастного юношу охватил жестокий приступ яростного гнева, но вскоре порыв его утих и сменился слабостью и отчаянием. Уткнувшись в стену низко склоненной головой, Рафаэль заплакал, как малый ребенок. Бальенте совсем растерялся. Не зная, что предпринять, он тер одну руку об другую, чтобы счистить порох, и думал о необходимости понадежнее припрятать взрывчатку.