Гэри Дженнингс - Осень ацтека

— Конечно, — сказал Почотль, — это лишь предварительное испытание. По-настоящему мы сможем опробовать её с полным зарядом пороха и этих штуковин.

Он вручил мне мешочек тяжёлых свинцовых шариков.

— Но я советую тебе, Тенамакстли, сделать это подальше отсюда. По городу уже пошли слухи: в гарнизоне Чапультепека сегодня слышали какой-то загадочный взрыв. — Почотль подмигнул мне. — Белые люди боятся, — и не без основания, — что кто-то ещё, кроме них, обладает некоторым количеством пороха. Уличные патрули останавливают и обыскивают каждого индейца с горшком, корзинкой или любой другой подозрительной ёмкостью.

— Этого и следовало ожидать, — сказал я. — Отныне мне придётся быть осторожнее.

— И вот что ещё, — добавил Почотль. — Твоя идея восстания по-прежнему кажется мне дурацкой. Ну рассуди сам, Тенамакстли. Ты знаешь, сколько времени потребовалось мне, чтобы изготовить эту единственную аркебузу? Я надеюсь, что она будет стрелять как положено. Но неужто ты рассчитываешь, что я или кто-то другой сможет изготовить тысячи ружей, которые потребуются тебе, чтобы сравняться по вооружению с белыми людьми?

— Нет, — сказал я. — Других аркебуз делать не понадобится. Если эта будет стрелять как следует, я воспользуюсь ею, чтобы... ну... в общем, чтобы добыть другую у какого-нибудь испанского солдата. А потом воспользуюсь этими двумя для приобретения ещё большего количества оружия. И так далее.

Почотль и Ситлали уставились на меня — не то в ужасе, не то в восхищении.

— Ну а сейчас, — воскликнул я, торжествуя, — давайте отметим это знаменательное событие!

Я сходил за кувшином самого лучшего октли, и все мы с радостью выпили за это достижение. Налили даже маленькому Ихикатлю, а уж взрослые набрались так, что Почотль к полуночи решил не идти домой, рискуя нарваться на патруль, а заночевал у нас в передней комнате. Мы же с Ситлали, кружась и хихикая, отправились на свою циновку в другой комнате, чтобы продолжить празднование на иной, ещё более воодушевляющий лад.

Для следующей серии опытов я изготовил шарики не больше перепелиных яиц, в каждом из которых находилась всего лишь щепотка пороха. Все они взорвались с шумом, чуть большим, чем производит лопающийся, разбрасывая семена, стручок, так что местная ребятня вскоре потеряла интерес и к ним. Но зато детишкам понравилась другая предложенная мной игра: осматривать окрестности и предупреждать меня о появлении испанских солдат. Я же тем временем, уже убедившись, что полученный мной порох, если поджечь его помещённым в ограниченное пространство, обладает изрядной разрушительной силой, теперь призадумался о том, каким способом, более надёжным, чем пороховая дорожка, можно подрывать изготавливаемее мною заряды, большие или маленькие, с некоторого расстояния.

Я упоминал уже, что мои соотечественники, в отличие от испанцев, предпочитающих несгорающие глиняные трубки, обычно курят лист пикфетль, набитый в то, что мы называем покуитль — трубочку из тростника или бумаги, которая медленно сгорает вместе с содержимым.

И мы, и белые люди, чтобы придать куреву необычный вкус или аромат, порой смешивали с пикфетль другие ингредиенты — измельчённый порошок какао, семена некоторых растений или засушенные цветочные лепестки. И сейчас я занялся чем-то подобным: скатывал тонкие трубочки, заполненные курительным листом, но смешанным не с ароматическими добавками, а, в различных пропорциях, с порохом. Обычный покуитль сгорает медленно, по мере того, как курильщик затягивается, и гаснет, если его отложить. Я рассудил, что если добавить в смесь определённое количество пороха, то это обеспечит медленное, но в то же время самостоятельное горение.

И я оказался прав. Опробуя эти крохотные бумажные трубочки различной длины и толщины, наполненные смесью пикфетль с порохом в различных сочетаниях, я нашёл-таки нужную комбинацию. Вставленный в отверстие глиняного шарика, такой покуитль горел более или менее продолжительное (в зависимости от его длины) время, а когда огонёк достигал отверстия, шарик с шумом взрывался. Мне так и не удалось точно рассчитать время — например, добиться того, чтобы несколько шариков взрывались одновременно, — но, во всяком случае, у меня появилась возможность отрегулировать длину запала так, чтобы взрыв произошёл лишь после того, как я отойду на значительное расстояние. Кроме того, теперь я уже был уверен: ни случайный ветерок, ни шаги прохожего не помешают горению, что запросто могло случиться с обычной пороховой дорожкой.

И вот я решил провести испытание столь рискованное, дерзкое и даже безумное, что не стал заранее предупреждать Ситлали. Изготовив ещё один шар размером с кулак и вставив в его запальное отверстие длинную покуитль, я на следующий день положил этот снаряд в поясной кошель и направился в район Траза, к зданию, в котором, как мне было известно, находились казармы — место проживания испанских солдат низкого ранга. У входа, как всегда, нёс караул вооружённый, облачённый в доспехи часовой. Придав себе по возможности, вид глуповатый и безобидный, я неторопливо прошёл мимо него к углу здания, где остановился и опустился на колени, как будто для того, чтобы вынуть камешек из сандалии. На самом же деле я быстро поджёг торчавший кончик покуитль и засунул твёрдый шар между угловым камнем дома и камнями мостовой.

Покосившись на часового и убедившись, что он, как и все прочие, не обращает на меня ни малейшего внимания, я встал и неспешно двинулся дальше. Мне удалось отойти по меньшей мере на сто шагов, когда громыхнул взрыв. Даже на таком расстоянии до меня донёсся свист разлетавшихся осколков, а один легонько ударил меня в спину. Я оглянулся, чтобы полюбоваться учинённым мной переполохом.

Само здание, если не считать чёрного дымящегося пятна на стене, видимого ущерба не понесло, но рядом с ним лежали навзничь, истекая кровью, два человека — мужчина в испанском платье и тамемиме, близ которого валялась его ноша. Из казармы в суматохе выбежал не только часовой, но и выскочили многочисленные солдаты. Некоторые были полураздеты, но все с оружием. Четверо или пятеро находившихся на улице индейцев, придя в ужас от этого беспрецедентного происшествия, пустились бежать, и солдаты начали стрелять им вдогонку. Я же, напротив, вернулся, словно только что подошёл, и присоединился к зевакам, уже собравшимся вокруг, но явно не имевшим к случившемуся ни малейшего отношения.

Испанец, ещё живой, стонал и извивался на мостовой, и солдат привёл из казармы лекаря, чтобы тот оказал раненому помощь. А вот ни в чём не повинный носильщик был мёртв. Мне было жаль его, но я пребывал в убеждении, что боги отнесутся к нему как к павшему в бою и его посмертная участь будет счастливой. Конечно, это не было настоящим сражением, но тем не менее я нанёс врагу уже второй удар. Теперь, после двух таких необъяснимых происшествий, белым людям придётся волей-неволей признать, что против них ведётся тайная война, и это неизбежно ввергнет их в замешательство, если не в страх. Я, как и обещал матери и дяде, стал червём, поедающим плод койакапули изнутри. Весь оставшийся день солдаты — по-моему, все до единого в городе — рыскали по туземным кварталам, обыскивая дома и рыночные прилавки, осматривая все кувшины, горшки, мешки и свёртки, находившиеся в руках у людей. Некоторых, обыскивая, даже заставляли раздеваться. Однако к концу дня испанцы бросили это бесполезное занятие. Вероятно, их офицеры решили, что незаконный порох (как оно и было на самом деле) надёжно спрятан, отдельные же его составляющие, если и будут у кого-то найдены, сами по себе безобидны, и их наличие может быть легко объяснено. Короче говоря, до нашей улицы волна обысков так и не докатилась, и я мог позволить себе просто сидеть дома, наслаждаясь растерянностью врагов.