Рут Дауни - Медикус и пропавшие танцовщицы

— Где тут берут чистые полотенца в отсутствие начальства?

Валенс удивлённо поднял на него глаза.

— Обычно, уезжая, он оставляет запас, чтобы хватило до его приезда. Наверняка утром принесут ещё, из прачечной.

— Но не мог же он уехать и не оставить ни одного чистого полотенца?

— Прошу прощения, я на минуту, — сказал Валенс ветерану и отошёл.

Они приблизились к двери в бельевую кладовку, и тут Рус услышал, что где-то в госпитальном здании лает собака.

— Ты слышал?

— Что?

Рус подумал: может быть, показалось?

— Ладно, не важно.

— У Приска своя система, — объяснил Валенс. — Одному Юпитеру известно, в чём она состоит, но никто не хочет вмешиваться и хотя бы попробовать что-то изменить. Главное — не трогать его, только тогда есть надежда получить необходимое.

— Но мне полотенце нужно сейчас! Кстати, куда его понесло, ты не знаешь?

— Думаю, отправился в Вирконий на переговоры. Будут обсуждать контракт по поставке одеял для госпиталя.

— Одеял?.. О боги! Но неужели любой крестьянин, имеющий пару овец и жену, не может смастерить несколько одеял?

— Хм, — хмыкнул Валенс. — Это мы с тобой так думаем. Но одеяла для больницы должны соответствовать определённым, так сказать, требованиям... Не всякое, знаешь ли, одеяло подходит для больничной койки.

— И что же, люди действительно верят в это? — спросил Рус.

Валенс пожал плечами.

— Постоянно приходится выпрашивать самое необходимое.

Оставшись в коридоре один, Рус вновь осмотрел дверь в кладовку. Он ещё не успел познакомиться с офицером Приском, зато уже возненавидел его всеми фибрами души. Похоже, этот господин превратил управление госпиталем в некую особую форму искусства — нечто непостижимое уму, ценное и одновременно бесполезное. А тем временем больная сидит на лавке и смотрит на груду грязных полотенец.

Рус отошёл от двери на пару шагов, в последний раз взглянул на замок, примерился и ударил. Жуткий грохот разнёсся по пустому коридору. Все ухищрения госпитальной администрации удалось преодолеть одним сильным и прицельным ударом ноги.

— Полотенца! — объявил он и торжественно выложил стопку перед девушкой.

Однако это произвело на неё меньше впечатления, чем он надеялся. Тогда он взял её за здоровую руку и помог подняться. Распахнул дверь в парилку, почувствовал, что она пытается вырваться. Ещё крепче ухватил её за руку.

— Тебе нужно помыться, — сказал он и подтолкнул её к парилке.

Они вошли. О боги, до чего же худенькая, подумал он, приподняв девушку и посадив на край массажного стола. Затем взял отмытую мочалку, два пузырька с маслами и снова приблизился к ней. В глазах её читался ужас. Она приподняла здоровую руку, пытаясь заслониться, затем соскользнула с края стола.

Рус снова показал знаком «Сидеть!». Обошёл стол с другой стороны, перегнулся и начал развязывать у неё на стройной шее узел от повязки. Почувствовал, как напряглись её плечи, и тут же вспомнил беременную Дафну из заведения Мерулы. О том, как она нервно отпрянула при прикосновении вышибалы.

— Всё хорошо, — как можно убедительнее произнёс он. — Ты здесь в безопасности. Никто тебя не обидит.

Он вспомнил, что внёс девушку через восточные ворота. Уже в палате бережно опустил её на койку и переодел в стираную-перестираную серую тунику, что сейчас на ней. Он уже видел эти тонкие выступающие рёбра, ввалившуюся от недоедания грудь, желтоватые синяки на бледной коже. Он знал, что вид её обнажённого тела вызовет у него только гнев, ничего больше. Будучи не в силах объяснить ей всё это, он дотронулся до повязки на руке и предупредил:

— Смотри, чтобы вода не попала на бинты.

А затем накинул полотенце на здоровую руку и сказал, что вернётся позже.

Он закончил просматривать записи с историями болезней, и времени заняться главой «Лечение и обработка глазных ранений» уже не осталось. Сделал обход, посмотрел абсцесс, попросил человека, получившего сотрясение мозга, сосчитать пальцы его растопыренной ладони. Затем приказал санитару сменить компресс на раздавленной ступне, простучал грудь ещё одного больного — ему не нравился его кашель. Потом поболтал с сигнальщиком, осмотрел недавно прооперированных пациентов и заявил изумлённому штату сотрудников, что рассчитывать на такое каждый день не стоит. Затем осмотрел в маленькой боковой комнатке пожилого центуриона — его доставили в госпиталь без сознания — и окончательно убедился в правильности своего первоначального диагноза. Это была пневмония. Мужчине исполнилось шестьдесят шесть. И сделать они для него почти ничего не могли, лишь постараться устроить поудобнее, вот и всё.

Нет, пожалуй, эту несчастную не стоит оставлять в термах надолго. Она так слаба, может и сознание потерять. Убедившись, что задыхающемуся центуриону подложили под спину подушки и укрыли одеялами, он велел санитарам проверять его каждый час и, пройдя по коридору, спустился вниз, к термам.

Войдя, громко объявил:

— Это врач!

Голос эхом разнёсся по просторному помещению. Но ответом было лишь мигание фитилей в лампах, когда из распахнутой двери потянуло сквозняком.

Девушка угнездилась на краешке ванны с тёплой водой. Завёрнута в полотенце, лишь костлявые ноги свисают, а лицо закрывают мокрые спутанные волосы.

— Ну что, понравилось? — спросил Гай, скорее по привычке, нежели в надежде получить ответ. Стоял перед ней и, хмурясь, разглядывал её тёмные спутанные волосы. — Давно пора выяснить, нет ли у тебя вшей, — решительно заявил он.

Девушка подняла на него глаза. Похоже, она не поняла значения сказанного.

Он завёл руку за спину и вытащил из-за пояса ножницы. Обычно ими разрезали одежду на жертвах несчастных случаев. Ножницы были небольшие и достаточно острые, и Рус знал, что рука у него не дрогнет. Вот он отвёл длинную прядь от её уха, приподнял.

— Сиди тихо, не дёргайся.

— Нет!

Звенящий пронзительный крик прорезал тишину.

Ножницы так и замерли над головой девушки. Рус, к собственному удивлению, заметил, что даже выпустил прядь её волос из рук. Девушка согнулась пополам, прикрывая здоровой рукой голову.

Эхо от дикого крика затихло. Рабыня начала раскачиваться взад-вперёд и тихонько постанывала при этом.

— Да не сделаю я тебе ничего плохого! — сказал Рус. Оставалось лишь надеяться, что никто не слышал, как ужасно она кричала.

Он уже жалел, что не отложил эту процедуру на завтра.

— Просто подрежу немного, подровняю, чтобы ты могла расчесать. А потом они отрастут.

Девушка продолжала раскачиваться. В стонах слышалось тихое «Нет, нет, нет!». А потом она зашмыгала носом, и Рус догадался: рабыня плачет.