Рут Дауни - Медикус и пропавшие танцовщицы

— Ты уверен, что звать её действительно Тилла? — продолжал недоумевать Рус. — Вроде бы таблички с этим именем у неё на груди не было.

Валенс пожал плечами.

— Сказала, это ты так её называл.

— Я никак её не называл. Просто был не в силах произнести это имя. Примерно из пятнадцати слогов, если не больше. Битком набитое звукосочетаниями «дж» и «ч» в самых неподходящих местах.

— Ну а она считает, что ты отныне решил называть её Тиллой. И очень веселится по этому поводу.

— Вот как?

Нет, поистине нет в этом мире никакой справедливости. Рус, спасший девушке жизнь, был вознаграждён рыданиями и возгласом: «Я хочу умереть». Валенс же, который кромсал и вправлял её руку, был вознаграждён приятной беседой.

— Да. Она улыбалась.

— Что ж, прекрасно, — заметил Рус, с трудом подавляя приступ раздражения.

Он должен был предвидеть, что Валенс воспользуется этим предлогом — медицинским обходом, чтобы обаять пациентку обманчиво мальчишеской миловидной внешностью и обходительными манерами. Возможно, тем же самым способом он получит и столь желанное продвижение по службе. Станет главным офицером госпиталя, пусть даже у него нет никакого боевого опыта. Рус скрестил руки на груди, прислонился спиной к стене.

— А у меня тут состоялся любопытный разговор, — небрежно заметил он. — Это ты разрешил персоналу держать в госпитале собаку?

Валенс почесал в затылке.

— Может, и говорил что-то на эту тему. Теперь не помню.

— Большое тебе спасибо. Но только ты ещё не начальник госпиталя, не забывай.

— Просто передал им твои слова.

— Но этих слов я не произносил. Да и потом, они бы в любом бы случае проигнорировали их. Ну сам посуди, к чему нам собака, разгуливающая по госпиталю?

— Да не будь же ты таким занудой, Рус! Подумаешь! Это всего лишь собака. Кстати, это напомнило мне... — Тут Валенс снял со стола одну ногу и резким толчком закрыл дверь в регистратуру. Затем придвинулся к Русу поближе. — К слову, о неприятностях. Поговаривают, будто бы Приск получит какой-то пост при наместнике. Ты слышал эту новость?

— Да, только что. Так это правда?

— Будем надеяться, что да. Тогда он может и не узнать, что ты силой ворвался в кладовую с бельём, сломал дверной замок и всё такое прочее.

— О боги! Но ведь он... Он всего лишь жалкий бумагомарака! Кто управляет этим заведением? Я просто диву даюсь!

Валенс помолчал немного, потом заметил:

— Зато он не вмешивается в лечебный процесс.

Из коридора послышалось бряканье пустых вёдер. Кто-то интересовался, где находятся бинты, затем шаги замерли в конце коридора.

— Utila, — сказал вдруг Рус. — «Приносящая пользу». Правда, латынь у неё немного хромает. Вчера вечером страшно разволновалась. И сегодня состояние не лучше, выражает желание присоединиться к предкам, что-то в этом роде. Я сказал, что она для меня utila, вот ей и послышалось Тилла.

— Что ж, рад слышать, что у вас сложились столь доверительные отношения. Так ты не собираешься её продавать?

— Как раз напротив. Мне она не нужна.

— Выглядит неплохо, чистенькая, аккуратная. Немного костлявая, а вот зубы — просто чудо до чего хороши! Почему бы не подержать её дома, когда поправится? Посмотрим, может, пригодится в хозяйстве.

— Нет.

— Так, значит, пользы ты от неё не ждёшь?

Рус потянулся к стило.

— Во сколько это обойдётся — доставить сюда привлекательную молодую рабыню?

Валенс насмешливо фыркнул.

— Клавдия бы не одобрила такой линии поведения, сам знаешь.

— Детородного возраста, — продолжал гнуть своё Рус.

Валенс пожал плечами.

— Тысячи четыре, если найти сговорчивого продавца... А может, пять или шесть, если она что-то умеет.

— Вот именно, — заметил Рус и макнул перо в чернильницу.

Оставшись наконец один, Рус вернулся к заключению о смерти. Первая линия первой буквы съехала вниз и образовала безобразную чёрную кляксу на самом краю свитка. Он отложил перо на край стола и начал промокать кляксу клочком мягкой тряпки. Покосился на полку — чистых пергаментов там не было. Наверняка где-то имеется шкафчик, битком набитый бумагой, но ключ от него хранится у начальника госпиталя. Рус поднёс написанное к лампе, чтобы чернила быстрее высохли, и вдруг подумал: интересно, какая улыбка у этой девушки?..

Теперь вместо кляксы на прожжённом пергаменте красовалось большое тёмное пятно. Рус выругался.

Начал писать заново, и поначалу всё шло вроде бы неплохо, но затем подошли к концу чернила. Он поднажал сильнее, перо царапало свиток и деревянную столешницу, оставляя на ней тонкий извилистый след, напоминающий высохшее русло реки. Воистину мёртвый легионер заслуживал лучшего. Он снова обмакнул перо в чернильницу, стряхнул лишние капли, легонько постучав о край стола.

«Нет, Рус, ты безнадёжен».

Ну, не настолько же он безнадёжен. Целых три года удалось прожить в браке. В то время как Валенс в свои тридцать два остаётся холостяком, и ни одна женщина в здравом уме не захочет выходить за него замуж. Да и здравомыслие второго центуриона можно будет подвергнуть сомнению, если он согласится на брак дочери с Валенсом.

На этот раз буквы получились ровные, красивые, отчётливо прописанные, даже пятно от лампы стало менее заметным. Он явно делает успехи.

Но вот перо дрогнуло у него в руке, а затем и вовсе замерло. Снова иссякли чернила, кончик пера оставлял некрасивый рваный след. Рус поднёс перо к глазам. Так вот оно что! Оно неправильно заточено, не под тем углом. Гай сердито зашвырнул его в корзину, но промахнулся, перо обрызгало стену и покатилось по полу.

«Клавдия не одобрила бы такой линии поведения, сам знаешь».

Пора перестать интересоваться девушками-рабынями. Иначе все над ним будут потешаться.

У второй ручки перо оказалось каким-то шатким, видно, плохо было закреплено. У третьей отсутствовало вовсе.

Рус вскочил, отшвырнул табурет в сторону, распахнул дверь и заорал в пустой коридор:

— Неужели в этом проклятом богами месте нельзя ничего как следует организовать?..

В госпитальном саду с самого утра заливался трелями дрозд. Девушка, которую было решено называть Тилла, лежала с закрытыми глазами, словно позволяя этой ранней песне омывать нежными звуками больную руку, притупляя тем самым боль. Постель была удобная. Впервые за долгие недели она чувствовала себя чистой. И вдруг она подумала, что совершенно счастлива.

Вслед за этим ощущением сразу же пришло чувство стыда. У неё просто нет права быть счастливой. Эта белая комната с квадратным окошком всего лишь временное пристанище для отдыха.

Римские врачеватели по неизвестным причинам решили отсрочить её переход в другой мир. Вот уже три раза она позволяла жажде победить стремление к смерти: протягивала здоровую руку и пила воду из кувшина, оставленного рядом на тумбочке. Когда «серьёзный» присаживался на край постели и кормил её солёным бульоном с ложечки, как младенца, она делала несколько глотков. А когда он уходил, вскакивала, хватала миску и выливала остатки бульона в окно.