Рут Дауни - Медикус и пропавшие танцовщицы

Зашелестела ткань, фигурка зашевелилась.

— Хозяин?..

Он взял кочергу, затолкал несколько отлетевших угольков в печь.

— Эта история, что произошла утром, Тилла. Он едва не проломил мне голову.

— Это не случайность, хозяин.

— Как бы там ни было, а действовала ты правильно. Вот и всё. Ладно, спи.

— Спокойной ночи, хозяин.

Конец кочерги занялся желтоватым пламенем. Он понёс его к свече на столе.

— Хозяин?..

— Да?

— Я знаю, что вы хотите помочь Фрине.

Он уже направлялся к кухне со свечой в руке и резко остановился.

— Прости. Знаю, ты рассчитывала... надеялась на большее.

— Я ни на что не надеюсь, хозяин.

На кухне Рус налил себе воды, выпил. «Я ни на что не надеюсь, хозяин». Что ж, не удивительно, особенно с учётом того, что он знал о судьбах рабов ещё до прибытия в Деву.

На обратном пути в спальню Рус снова остановился возле кушетки, поставил свечу и кувшин с водой на стол.

— Пока не спишь, Тилла, — начал он, — хочу спросить тебя кое о чём. Нет... — он вскинул руку, — не надо, не вставай.

Она села на постели, подобрав под себя ноги и укутав плечи одеялом, с трудом подавила зевок. Собака, должно быть, спит с Валенсом, рядом с Тиллой на кушетке было свободное место. Но Рус предпочёл присесть на край стола. Случайно задел что-то ногой. Наклонился и увидел пару маленьких башмаков, аккуратно составленных рядом.

— Мне говорили, и не однажды, — сказал он, — что София умела читать и писать.

— Да, хозяин.

— Но мне сказали о ней далеко не всё.

Она нахмурилась.

— Я говорю своему хозяину всё, о чём он спрашивает.

— Хотелось бы знать, о чём умалчивают люди. Это имеет какое-то отношение к тому, что с ней случилось?

Где-то за стенами дома послышался хруст шагов по гравию, вскоре эти звуки замерли вдали. Наверное, солдат, возвращающийся после ночной смены, решил срезать дорогу, вот и прошёл мимо их дома.

— Ну а та, другая девушка? Что ты о ней знаешь?

— Эйселина? Так она убежала.

— Она с кем-нибудь встречалась?

— Её парень говорит, что это не он. И никто не знает, был ли у неё кто другой.

— Ну а что девушки думают по этому поводу?

— Никто ничего не знает, хозяин.

— А София? О ней и том, что с ней случилось, хоть кто-нибудь знает?

Тилла не ответила.

— Мерула тебе ничего не сделает, Тилла. Она далеко не дура. Никогда не посмеет тронуть чужую рабыню.

Светлые волосы спадали ей на плечи. Она принялась накручивать прядь на указательный палец.

— Ты рассказала мне о Фрине, и я постарался принять меры. Если б кто-нибудь сказал мне всю правду о Софии, я бы и тут смог помочь.

— Ей уже ничем не поможешь.

— Но возможно, я бы мог спасти другую девушку от той же участи.

Из печи послышался треск: это мелкие угольки подскакивали и взрывались оранжевыми снопами искр. Тонкий палец замер, перестал накручивать светлую прядь.

— Той правды, что я знаю, господин, недостаточно, — тихо произнесла Тилла. — Вы будете задавать всё новые вопросы, люди узнают об этих вопросах и поймут, что я рассказала всё вам. И тогда человек, который рассказал мне, он очень пожалеет об этом.

— Человек, который рассказал тебе... Это была Хлоя?

— Вам виднее, хозяин.

— Знаешь, ты жутко упрямая!

— Да, хозяин. Как скажете, хозяин.

Он пожал плечами.

— Спорить с тобой не собираюсь, уже поздно. Утром расскажешь мне всё. Я так хочу.

Он уже открывал дверь, когда позади послышался голос, тихий, но настойчивый:

— Никто не знает, хозяин, кому писала София письмо. Никто не знает, что там написано. Но задавать вопросы — это всё равно что рыться в осином гнезде: опасно, да и ничего съедобного там не найдёшь. София ушла в другой мир. Так лучше оставить её в покое.

Рус натянул одеяло до подбородка и уже задул свечу, как вдруг до него дошло: это просто благословение судьбы, что жизнь подарила ему такого разумного друга, как Валенс. И с таким непобедимым чувством логики. Иначе бы сам он думал, что пожар стал результатом не случайности или небрежности, но был устроен нарочно. Человеком, которому не понравилось, что он задаёт вопросы. Кем-то, кто открыл неплотно прилегающие ставни и сумел забросить ему на постель некий горящий предмет.

— Переписать, господин? Но не для картотеки? — удивлённо спросил Альбан.

— Сделаешь одну копию, только для меня. Когда закончишь, я заберу таблички.

Альбан взглянул на верхнюю табличку «Краткого справочника»:

— Но тут довольно много работы, господин.

— Прослежу за тем, чтобы ты получил приличное вознаграждение, — пообещал ему Рус и напомнил себе, что до выплаты жалованья осталось всего три дня.

— О, я вовсе не это имел в виду, господин! — Смущение Альбана казалось вполне искренним. — Какие-то три таблички — это пустяк. Просто я хотел сказать, что всегда надо делать больше одной чистовой копии и держать их в разных местах. На случай пожара или протечки крыши, в противном случае придётся писать всё заново.

— Ты что же, хочешь сказать, — недоверчиво начал Рус, — что делаешь по две копии каждой записи?

Альбан печально покачал головой.

— Нет, господин. Нам просто негде держать их, не хватает места. Есть список приоритетных тем, все эти записи должны поступать в штаб, ну, истории болезней и прочее. А остальное складируется на какое-то время, а потом уничтожается.

Тут Рус призадумался.

— И такой порядок существует только в госпитале или по всему форту?

Альбан растерянно заморгал.

— Думаю, везде, господин. Ведь сохранить всё просто невозможно. Из-за нехватки места.

— Ну, а если, скажем, придёт письмо? Сколько оно должно храниться?

— Не знаю, господин. Но могу выяснить. Полагаю, это зависит от того, что именно это за письмо. Ну и вероятно, контроля над частной перепиской здесь не существует.

— Ага... — Разумеется. Впрочем, если даже София адресовала своё таинственное письмо какому-то другу-легионеру, вряд ли она отправила его официальной почтой. Нет, что-то тут не складывается.

— Их просто вносят в ежедневные списки, — добавил Альбан.

Рус уставился на него.

— Ежедневные списки? — переспросил он. — Ты что же, хочешь сказать, что рядом с мешками с почтой сидит какой-то человек и составляет списки писем, полученных в форте?

Альбан кивнул.

— Как-то раз, господин, потерялось одно письмо, где префекта лагеря уведомляли о смерти матери. Ну и разразился скандал. Так что теперь, если письмо, любое письмо, миновало входные ворота форта, его регистрируют, получатель расписывается у почтальона.

— У кого есть доступ к этим записям?

— Полагаю, что у служащих штаба, господин. Если честно, не думаю, что кто-либо уделяет им особое внимание. Как-то ни к чему всё это.