Уинстон Грэхем - Демельза [litres]

Эти замечания не только не умерили пыл Блюитта, но даже, наоборот, подстегнули его. Он достал из кармана засаленный лист бумаги и уже собрался было попросить перо и чернила, как вдруг оловянные кружки на стенах задребезжали от сильного удара, и все разговоры в трактире стихли.

В наступившей тишине из соседнего зала послышался какой-то скрежет, потом быстрый топот, мелькнул красный жилет – это в зал вбежал хозяин постоялого двора.

– Здесь не место для перебранок, сэр. Как только вы появляетесь – жди неприятностей. Я этого больше не потерплю. Я, я…

Голос хозяина заглушил разгневанный голос Эндрю Блейми. Потом и он сам растолкал столпившихся у двери посетителей. Росс заметил, что Блейми трезв, и подумал, что, возможно, его главной проблемой было вовсе не пьянство. Капитан Блейми гораздо больше страдал от своего собственного характера.

Видимо, Фрэнсис и Чарльз, да и он сам, на первых порах, все-таки были правы. Да разве можно было отдать великодушную и мягкосердечную Верити такому человеку?!

«Надо будет рассказать об этом Демельзе, – решил Росс, – может, тогда она перестанет меня донимать».

– Я знаю этого типа, – сказал Окетт. – Он капитан «Каролины», пакетбота, который курсирует между Фалмутом и Лиссабоном. Держит свою команду в строгости. А еще болтают, будто он убил жену и детей. Хотя я не понимаю, как после такого этот тип смог стать капитаном.

– Блейми повздорил с беременной женой и толкнул ее, – пояснил Росс. – Она неудачно упала и умерла. А двое его детей, насколько я знаю, целы и невредимы.

Блюитт и Окетт какое-то время молча смотрели на Полдарка.

– Говорят, он переругался со всеми в Фалмуте, – заметил Окетт. – Лично я его избегаю. Мне кажется, у него какой-то измученный вид.

Росс пошел за своей лошадью, которую оставил у таверны «Бойцовый петух». Блейми он больше не видел.

Его обратный путь пролегал мимо городского дома Уорлегганов. Росс придержал Смуглянку, увидев, как возле парадной двери остановилась запряженная четверкой великолепных серых лошадей карета из дорогого полированного дерева с бело-зелеными колесами. Там были форейтор, кучер и лакей – все в белых ливреях. Такой прислугой не могли похвастаться даже Боскауэны и Данстанвиллы.

Лакей спрыгнул на землю, чтобы отворить дверь. Из кареты вышла мать Джорджа – полная женщина средних лет, вся в шелках и кружевах; но хозяйку затмевала роскошь выезда. Парадная дверь открылась, и появились еще лакеи. Прохожие останавливались поглазеть на эту картину. Дама исчезла в доме, а великолепная карета поехала дальше. Росс, даже будь он очень богат, не стал бы выставлять напоказ свое богатство, но в тот день он усмотрел в этом особую иронию. Дело было даже не в том, что Уорлегганы могли позволить себе карету с четверкой лошадей, а он не имел возможности купить столь необходимую для ведения дел и повседневной жизни вторую лошадь. Эти банкиры и владельцы металлургических компаний, которые всего за два поколения сумели пробиться, выдвинувшись из невежественного простонародья, процветали в разгар кризиса, а такие достойные люди, как Блюитт, Окетт и еще сотни других, оказались на грани банкротства.

Второй прием в честь крестин Джулии прошел без сучка без задоринки. Шахтеры, мелкие арендаторы, их жены и дети веселились без всякой задней мысли. В Соле все равно был праздник, так что, если бы их не пригласили в Нампару, большинство из них провели бы день в городе – танцевали бы, играли или напивались в каком-нибудь местном трактирчике.

Первые полчаса, пока гости еще помнили, что они не ровня хозяевам, в Нампаре царила немного напряженная атмосфера, но очень скоро от их застенчивости не осталось и следа.

Это был летний праздник в старом стиле, без всяких там новомодных деликатесов. Демельза, Верити и Пруди занимались готовкой с самого утра. Испекли гигантские слоеные пироги с мясом, уложили их на огромные блюда и полили сливками. Зажарили четырех молодых гусей и дюжину жирных каплунов. А сладкие пироги они сделали размером с мельничные жернова. На столах расставили медовуху, домашний эль, сидр и портвейн. Росс посчитал, что по пять кварт сидра на каждого мужчину и по три – на женщину будет вполне достаточно.

После трапезы все вышли на лужайку перед домом, там женщины начали бегать наперегонки, а дети танцевали вокруг майского дерева, играли в «платочек», прятки и жмурки, а мужчины устроили соревнования по борьбе. После нескольких схваток в финальном бою сошлись братья Дэниэл – Марк и Пол. Победителем, как и ожидалось, стал Марк. Демельза вручила ему приз – ярко-красный шейный платок. А позже, когда гости частично растрясли праздничный ужин, всех снова пригласили в дом, на чай с имбирными пряниками и шафранными кексами.

Главным событием вечера стало выступление бродячих актеров. Росс еще за неделю до крестин увидел в Редрате на какой-то двери ободранную афишу. В афише значилось, что труппа Аарона Отвэя выступит в городе с богатым репертуаром превосходных музыкальных пьес, как старинных, так и современных.

Актеры разъезжали в двух потрепанных фургонах. Росс нашел в одном из них этого самого Аарона Отвэя и пригласил их в ближайшую среду дать представление в Нампаре.

Всю рухлядь в библиотеке сдвинули в один конец комнаты, а в противоположном натянули два связанных шнура от портьер, чтобы обозначить сцену, пол хорошенько вымели, а для публики, положив доски на ящики, устроили импровизированные скамьи.

Первым номером шла трагедия Джонсона Хилла «Элирия, или Брошенная жена», а затем зрителям показали комедию под названием «Живодерня». Джуд Пэйнтер стоял в сторонке и выходил вперед, чтобы притушить свечи, когда они начинали слишком уж коптить.

Для местных жителей это действо было сравнимо с лучшими постановками лондонского королевского театра Друри-Лейн. В труппе было семь человек – сборная солянка из цыган-полукровок, актеров, которые держались с нарочитым пафосом и явно переигрывали, и бродячих певцов. Аарон Отвэй – толстяк с острым носом и стеклянным глазом – имел все задатки уличного зазывалы. Он напыщенно прочел пролог и объявил антракт; кроме того, изображал хромого папашу и убийцу (для последней роли он надел черный плащ, нацепил на глаз повязку, а на голову – завитой черный парик). В общем, Отвэй был занят на протяжении всего представления, а потом от души угостился элем. Роль героини исполняла блондинка лет сорока пяти с зобом на шее и крупными, унизанными кольцами руками.

Но лучшей актрисой в труппе была девица лет девятнадцати, смуглая красотка с миндалевидными глазами. Она изображала скромницу-дочь (не очень убедительно) и уличную женщину (это у нее получилось гораздо лучше). Глядя на девушку, Росс подумал, что, будь у этой актрисы хороший учитель, она могла бы далеко пойти. Хотя шансы сделать карьеру у красотки невелики; скорее всего, она закончит как потаскуха или ее вздернут за кражу часов у какого-нибудь джентльмена.