Ирина Корженевская - Дубовый листок

В короне и порфире, со скипетром и державой Николай отправился по кармазиновой дороге в собор Святого Яна на католический молебен среди гробниц великих мужей Польши с гордыми губами и властными глазами…

Император шел медленно, и в лучах майского солнца рубин на его короне горел зловещим огнем. А наверху, на мраморной колонне, в широко развевающемся плаще, с мечом и крестом, парил король Сигизмунд. Мне казалось, что он не прочь отрубить голову убийце декабристов, народу же чудилось, что Сигизмунд благословляет нового короля.

— Vivat aeternam! Hex жийе круль [22] Да здравствует король! (лат.). , — гудело и перекатывалось в воздухе.

Я вышел из замка с Вацеком. На площади все еще кишел народ в ожидании, когда король проследует из со-бора обратно. Изрядно поработав локтями, мы продрались на Свентояновскую улицу и пошли по какому-то кривому проходу в Старое Място, решив спуститься к Висле, а оттуда по берегу через предместье Солец вернуться в школу. Мы, конечно, запутались в улицах Старого Мяста, а спросить, как пройти к Висле, было не у кого.

— Ну ни души! Вот не думал, что в Варшаве есть такие трущобы! — с сердцем сказал Вацек и тут же прибавил одно из излюбленных выражений, которые употреблял в «своей» компании.

— Нельзя ли полегче? — сказал я поморщившись.

Я ненавидел такие слова, вероятно, потому, что дома их никогда не слышал. Отец говорил, что эта часть лексикона занесена в Польшу татарами, и настоящий шляхтич не станет ронять свое достоинство, употребляя их. Я как-то сказал об этом товарищам, а они отвечали, что эти слова вросли в языки всех европейских народов и искоренить их уже невозможно.

— Так и знал, что ты возмутишься, голодраный шляхтич! Ну, не злись! Это ведь пустые звуки, от которых щит на твоем гербе не лопнет и ты не перестанешь быть шляхтичем, ибо благородными рождаются.

Я не ответил. Зачем с ним пререкаться? Мне вообще не хотелось разговаривать. Мысли мои возвратились к розовой панне. Но Вацек, как на грех, был не в меру болтлив и продолжал оправдывать свое сквернословие.

— Дело, конечно, не в звуках, — сказал я не без раздражения. — Дело в грязном смысле, и ты это знаешь отлично. Почему ты не употребляешь такие слова в своем бельведере?

— Ну, знаешь! — Вацек всплеснул руками. — Это ведь чисто мужские слова, а там дамы… И даже сам Старушек [23] Старушеком называли Константина польские солдаты. при них не рискнет.

«Недоставало еще, чтобы я с ним говорил о цесаревиче, — подумал я и свернул в другую улицу. — Кажется, Вацек его обожает. Уж не получил ли когда-нибудь от него кошелек!»

Неподалеку, в воротах неказистого дома, сидел старик, я направился к нему. Вацек догнал меня.

— Здравствуйте, ясновельможный пан! — сказал он старику.

Тот, прищурившись, поглядел на него:

— Какой ясновельможный пан будет жить в Старом Мясте?

— Почему нет?

Вацек порозовел — кажется, понял неуместность своего обращения и теперь хотел оправдаться.

— Нехорошо молодому пану шутить над простыми людьми. Что пану угодно? — спросил старик.

— Мы заблудились, дедуся, — сказал я. — Ходим туда и сюда и не можем найти дорогу к реке. На улицах никого нет.

— Да… — старик с усилием приподнялся. — Все ушли смотреть на нового короля.

Он показал, где спуск, и вдруг, понизив голос, спросил:

— А молодые паны видели короля?

— Видели.

Старик заметно оживился:

— Красив?

— Очень, — отвечали мы оба.

— А в перчатках?

Мы удивились.

— Почему пана интересуют перчатки? — спросил я.

— А как же! Говорят, у него руки от рожденья красны, как кумач. Бог, говорят, отметил его, как Каина… Вот он и прячет от народа руки и даже в храме не снимает перчаток.

— Кто сказал? — воскликнул Вацек.

— Да не помню. И зачем знать кто! Молодому пану это ни к чему.

Старик спохватился и с явным беспокойством посмотрел на Вацека. Я его успокоил. Руки и ноги у короля, как у всех. Вешать поляков он не собирается,

а наоборот — при всех панах молился сегодня в полный голос о том, чтобы пан бог помогал ему хорошо царствовать в Польше.

Поблагодарив его и простившись, я увлек Вацека по указанному стариком направлению.

— А все же интересно, откуда он слышал такие слова? — сказал Вацек.

— Что тут интересного? Дураков хватает везде. Мало ли что болтают в народе…

— Как сказать — дураков… По-моему, это прямой намек на казнь… ну, как их там называют, — декабристов…

— Может быть… Ни для кого не секрет, что император начал управление Россией с казни.

— А по-моему, он правильно сделал, — сказал Вацек. — Вот и граф Красиньский так думает По крайней мере, сразу вырезал больное место и все!

— Говорят, это были умные люди и хотели пользы своей стране.

— Кто говорит? Северин Кшижановский? Вот теперь пусть посидит и поговорит сам с собой…

Я опять ничего не ответил. Мы вышли на берег, где было светло и тепло. Тихо плескалась синевато-серая Висла. То ли Вацек почувствовал прелесть весеннего дня, то ли проник в мои тайны. Он вдруг заговорил о розовой панне. И, как всегда, заговорил противно:

— С каких пор ты заглядываешься на женщин? Я думал, ты вообще на это не способен… Тихоня! Я видел, как ты подмигивал розовой панне.

— Не говори глупости! — строго сказал я, чувствуя, что вспыхнул.

— Ври, да не завирайся! — Вацек погрозил пальцем. — Вы оба ели друг друга глазами. Я даже боялся, как бы, лишившись рассудка и чувств, вы не грохнулись под ноги императору. Вот был бы спектакль! Ну скажи, — продолжал Вацек, — ты давно с ней знаком?

— Отвяжись! На галерее было множество панн, и ни с одной — ни с розовой, ни с зеленой, ни с желтой — я не знаком.

— Врешь! Розовых было две, и та, что озаряла тебя влюбленными взорами, была в серебряном обруче. — Испытующе посмотрев на меня, он добавил: — А я ее знаю.

— Знаешь?!

— Это дальняя родственница Радзивиллов. Говорят, пан Михал души в ней не чает.

— Вот как? — воскликнул я, вполне овладев собой. — Ну, дай ей пан бог здоровья! Очень рад, что у панны такой знатный и богатый родственник. Как же ее зовут?

— Я пошутил. Не знаю ее. Думаю даже, не бедна ли она, как крыса из костела Босых Кармелитов. Кроме единственной броши, на ней не было украшений.

— Ты даже это успел рассмотреть?

— Конечно. Я должен был выяснить, почему никогда ее не встречал на балах у магнатов.

— Эх ты! А говоришь, что всех и все знаешь!

Подняв камешек, Вацек бросил его в Вислу.

— Что там какая-то панна! И сейчас скажу это. Я знаю, например, такое, что тебе даже не снится.

Я искоса взглянул на него, возмущенный таким бахвальством.

— Что же ты знаешь такое, что мне не снится? Сказать? — он посмотрел на меня сверху вниз и выпалил: — Вот, например! Сегодня российские солдаты