Сергей Гуляев - Псы войны

— Да это же сам генерал Мынгун, — подумал Аруда, Что ж, давно мы с ним не виделись, с тех пор когда он клялся в верности Цзиньскому императору, а на утро увел свой корпус к монголам.

— Ты что не слышишь? На колени перед великим Ханом!

Последняя фраза сильно позабавила князя, он лично знал Великого Хана монголов.

— Неужели Великий Хан Угедей оставил земные дела, передав их непочтительному юнцу?

Слова князя произвели должное впечатление. Монголы повскакали со своих мест, зазвенела сталь, один из нукеров подскочил к князю и ударил его саблей по коленям. Аруда упал, но, превозмогая боль, постарался встать, но второй удар полностью разрубил правое колено.

— Я прикажу своим нукерам содрать с тебя шкуру, и посыпать солью до тех пор, пока ты не взмолишься о пощаде, гордый чжурчжэнь. Ты понял меня?

Князь Аруда ничего не ответил. Свое сражение он выиграл, задержав монгольские войска возле города на целый день, он дал возможность уйти императору с остатками армии.

— Мой хан! Бесполезно пытаться вразумить этого человека, — Мын Гун поднялся со своего места и заглянул в лицо князя. — Это действительно Ваньян Аруда, самый хитрый из советников Чжэньхана. Если мы оставим его в живых, то пригреем у себя змею. Лучше сразу же казним его.

— Да ты прав генерал, — ответил сунцу Аруда. — Я никогда не предам своих и не буду подобно тебе убивать тех, кому клялся в вечной верности.

— Замолчи! Что ты знаешь о верности! Я все делал ради своего народа, ради великой Сун [13] [13] Полководец Мын Гун говорит о свергнутой чжурчжэнями китайской династии Сун , которую вы растоптали копытами ваших коней. Но великое небо дало мне силы покарать вас.

Князь усмехнулся.

— Великая Сун, да ты сам ее предал Мын-Гун, завтра же твои друзья проглотят ее словно удав крысу, и не будет ни Сун, ни Ся, ничего кроме империи монголов.

Сунец вызватил меч и бросился на князя.

— Стой! Сунец! Не смей!

Голос принадлежал седовласому монгольскому воину.

— Нельзя проливать благородную кровь на землю. Яса запрещает это.

Бледное лицо хана напряглось, еще больше. Казалось, сейчас он снесет голову старику, но старый военноначальник смотрел на своего хана совершенно спокойно.

— Ты смеешь оспаривать ханский приказ?

— Приказ Хана противоречит закону Ясы. Нельзя проливать благородную кровь на землю и заставлять Великое Небо гневаться. Тот, кто поступит так, должен быть казнен.

По залу пробежал ропот.

— Хорошо! Никто не может нарушать Великую Ясу, дарованную монголам самим Чингисханом. Никто! Тогда реши сам судьбу этого чжурчжэня.

Монгол медленно перевел взгляд на князя.

— Наши люди думают, что пленили Чжэньхана, так не будем же их разочаровывать. Мы должны казнить этого пленника как их императора, на глазах у всех.

— А ты совсем не глуп монгол, — подумал Аруда, — совсем. Весть о пленении императора и его публичной казни полетит вперед, словно охотничий сокол лишая народ воли к борьбе, и это облегчит тебе победу.

Ханские нукеры выволокли князя на площадь перед юртой и привязали его к длинной жерди. Два всадника взяли концы и понеслись галопом через лагерь, намереваясь сломать князю спину, но жердь не выдержала, и правый конец надломился.

Монгольский всадник сделал круг и бросил тело князя к ногам хана.

— Чжэньхан мертв! — объявил он. — После такого не выживают.

Молодой хан подошел к князю и носком сапога повернул его окровавленную голову. Но князь Аруда был еще жив, он открыл глаза и, взглянув на монгола, прошептал:

— Через сто лет монголы вернутся к своему убогому варварству, наши потомки сделают это.

Он сказал и испустил дух. Молодой хан, встал и повернувшись к своим нукерам приказал:

— Похороните его по обычаям его страны рядом с его людьми. Пусть шаман попросит его дух не мстить нам.

Я стоял на небольшом пригорке и ласковый южный ветерок дул с моря. Внизу раскинулись маленькие домики рыбацкой деревушки. Знакомый пейзаж детства, вот направление ветра поменялось, и донесся аромат жареной рыбы, которую так хорошо готовила старуха Ому. Наверное, уже время обеда и она готовит ее для своих сыновей, которые вскоре должны будут вернуться с промысла. Я хочу встать, но что-то держит меня. Я снова и снова пытаюсь повернуться и встать на ноги, но что-то наваливается на меня и не пускает. Из последних сил я переворачиваюсь на спину, чтобы рассмотреть своего противника, но свет исчезает, и я лечу в темный колодец. Полная темнота.

Однажды в детстве я убежал из дома и вместе с двумя своими приятелями забрался в пещеру, которая располагалась в ближайшем лесу. Пройдя несколько поворотов, мы очутились в большом сводчатом зале. Со стен стекала вода. С потолка спускались разноцветные столбы, навстречу которым с земли росли другие. В какой-то момент, пытаясь рассмотреть потолок, я уронил факел и он погас. Я быстро схватил его, но к своему ужасу обнаружил, что мешочка с огневицей нет у пояса, наверное, он упал в каком-то из коридоров.

Вот тогда я впервые испытал дикий ужас человека, запертого в абсолютной темноте. Слабый красный огонек погасшего факела уменьшался с каждым моим вздохом и вскоре совсем исчез. Кричать и звать кого-нибудь на помощь, было бесполезно. Пещера была далеко от деревни, а наши родственники привыкли к нашим длительным отлучкам, что даже и не начали бы искать нас.

Сколько мы просидели в темноте, не знаю, но вскоре я начал различать неясный свет, который шел откуда-то со спины, инстинктивно развернувшись, я начал понемногу продвигаться в том направлении. Мои друзья следовали за мной, держась за руки и не произнося ни слова. Ощупывая перед собой дорогу, как слепые, мы двигались навстречу этому слабому свечению. Вот показался слабый белый огонек, который все рос и рос в размерах, пока не превратился в белый диск луны, заглянувший на наше счастье во вход пещеры. Мы бросились к нему, но земля ушла из-под ног, и я полетел вниз по склону.

Я снова был в темноте и видел перед собой мерцающий свет, только на этот раз он был не белым, а красным. Что-то держало меня, а в голове, словно кто-то устроил настоящий праздник барабанов. Пахло рыбой, и я подумал, что каким-то образом попал в дом старой Ому, но при чем же тогда барабаны?

Свет медленно превращался в огонек очага, вскоре я смог увидеть, что я нахожусь совсем не в доме старой Ому и даже не в родной деревне, а в каком — то другом месте. Я лежал на теплом кане рядом с очагом, накрытый несколькими шкурами. Страшно болела голова, а барабаны как назло не желали прекращать своего боя.

Я перевернулся на спину и начал разглядывать почерневшие балки, с которых свешивались пучки трав, связки каких-то веток, несколько разноцветных лент, да и еще много всякой разной всячины. Руки и ноги слушались, Сильно болело левое плечо и бок. Каждый вдох отдавался болью, но в целом дышать было можно. Насколько мог, я осмотрел левую руку, плечо было забинтовано. Насколько я теперь мог судить, грудь тоже была в бинтах, что и создавало то ощущение скованности, которое и заставило меня прийти в себя. Убедившись еще раз, что могу двигаться, я медленно повернул голову и перевел взгляд в хижину.