Ирина Корженевская - Девочка-Царцаха

Ксения покачала головой:

— Двум смертям не бывать.

Плотный, румяный и подвижный Эрле показался ей приятным человеком; он охотно рассказал Ксении множество интересующих ее вещей: Булг-Айста со временем будет крупным скотоводческим центром, здесь построят шерстообрабатывающие и кожевенные предприятия и мясокомбинат и, разумеется, проведут водопровод и электричество.

— Но это когда-нибудь, а пока мы об этом только грезим при керосиновых лампах,— прибавил он.— Станция наша оборудована плохо. Работать так, как хотелось бы, средств нет. Вот, к примеру сказать, из местных овец можно было бы получить великолепную мясошерстную породу. Но уже три года я прошу и на заседаниях исполкома и у товарища Арашиева выписать нам хоть парочку производителей породы рамбулье, а начальство предпочитает ждать, пока эти рамбулье сами прибегут в Булг-Айсту.

— А область что?

— Область!— Эрле махнул рукой.— Область говорит; «Свяжитесь с Арашиевым и действуйте». А я именно не хочу «связываться». Ведь Арашиев имеет на все вопросы только один ответ: «Режим экономии». Вы понимаете, что это значит? Я карандаши, перья и бумагу для станции покупаю на собственные деньги, но не могу же я купить им рамбулье! Тоже вот, у меня работает девица-зоотехник. Овцевод, образованный специалист, а я ее на полеводстве и на административной работе держу главным образом потому, что для настоящей ее работы нет у нас оборудования. Разумеется, она скучает... Вы недавно из города... Что нового в газетах?

— Все то же — о преодолении технической отсталости, о дисциплине труда, о режиме экономии...

— И о растратчиках?—ухмыльнулся Эрле.

— И о растратчиках...

— Удивительная вещь! Откуда они берутся, да еще в период режима экономии! Но у нас в области, конечно, растратчиков нет и быть не может. Калмыки на это не способны... Степь, знаете ли, сама по себе заставляет выполнять режим экономии.

— Вы хорошо знаете калмыков?

— Не очень, но все же... Интереснейший народ... Просыпающийся... Но мне с ними маловато приходится встречаться. У меня ведь коровы, бараны и... начальники. Смеетесь? Да, начальники! К сожалению, среди них часто встречаются такие, перед которыми баран может показаться человеком... Но это, конечно, между нами...

— И вы ладите с такими?

— Зачем мне с ними воевать? Все, что следует, докладываю, а они там как хотят. Так и живу потихоньку. К тому же я человек беспартийный... — он похлопал себя по колену.— Так-то, товарищ инструктор! Значит, вы по вредителям? А я человек практичный и стараюсь использовать каждого гостя. Обследуйте-ка плодовый сад станции. По-моему, его букашки заели, а как с ними расправляться — не знаю.

—Охотно. Только после. Но как же долго наши ямщики ловят лошадей!— вздохнула Ксения.

— Сразу видно нового человека! Ловить лошадей — это же целая процедура. Ямщик идет прямиком на лошадь, и она не обращает на него никакого внимания. Подойдя, он внезапно взмахивает уздечкой, а лошадь давай бог ноги! С криком и руганью ямщик бросается за ней и беспрестанно машет уздечкой, а лошадь — от него. Он за ней, она от него, он за ней. Так они носятся, пока ямщику не надоест бегать без толку, или пока он не выбьется из сил. На это в среднем тратится час... А когда запрягут, будут пить чай. Мы с вами тоже попьем, а поедем, значит, часа через два... И вообще в Калмыкии торопиться не принято, это вы учтите. Если вам пообещают «сейчас» — значит, через два-три часа; если скажут «сегодня», ожидайте завтра, а уж если просто обнадежат, не указывая срока, значит, не выполнят никогда!

— Вы тоже соблюдаете этот обычай?

— Конечно, бывает и со мной...— Эрле вдруг насупился так, что Ксения невольно подумала, не обидела ли она его этим вопросом. Но он скоро заговорил по-прежнему весело и дружелюбно.

Все случилось так, как он предсказывал.

Передавая Ксении чашку, Эрле сказал:

-Вчера вы получили боевое крещение дождем, а сейчас попробуйте калмыцкого чаю. Он с молоком, маслом и солью. Сначала вам захочется его выплюнуть, а потом привыкнете и полюбите. Учтите, в степи это основная пища...

Наконец они расстались. День обещал быть великолепным: в небе не было ни облачка. Заливались жаворонки.

Около полудня Ксения прибыла в Сонринговский аймачный центр. Это два глиняных дома — исполком и школа; в стороне — штабеля кизяка, а вокруг все та же голая степь.

Дорджи напоил коня мутной желтой водой и отправился обратно, а Ксения, намеревавшаяся тотчас ехать дальше, побежала в исполком. На двери его красовался огромный замок. Приходилось ждать и здесь. Она медленно пошла к школе, оттуда с шумом вырвалась ватага ребят, окружила Ксению и начала бесцеремонно разглядывать.

— А ты кто?— спросил один из мальчиков.

—Я? — Ксения задумалась, как бы им объяснить, но маленькая девочка с плутовскими раскосыми глазенками подсказала:

— Твоя будет камисся?

— Да, я — комиссия.

— Камисся, камисся!—девчонка осмелела и с восторженной нежностью дотронулась до Ксениного жакета.— Ой! Как хорошо!

Остальным ребятам тоже захотелось потрогать мягкий, блестящий плюш.

Глядя на десятки облепивших ее ручонок, на бледные и худенькие, но улыбающиеся лица, Ксения переполнилась нежностью к ним и внезапно обняла всех стоявших впереди. Ребята разом оживились и зажужжали.

Так их и застала учительница Клавдия Сергеевна, вышедшая узнать, почему ребята не расходятся по кибиткам.

— Почтарь будет не раньше вечера,— сказала она Ксении.

Ксения огорчилась.

— Пожалуй, я и за неделю не доеду до места!

— А я рада, что вам придется ждать. Мы так редко видим русских людей!

Ласково уговорив ребят расходиться по домам, Клавдия Сергеевна увлекла гостью в свое жилище.

— Ой! Не к Снегурочке ли я попала?—воскликнула Ксения, очутившись в залитой солнцем комнате.— У вас здесь все белое!

— Я же Белова, и мне стыдно было бы жить в серой комнате,— в тон ей ответила учительница.— Располагайтесь, пожалуйста, поудобнее и не бойтесь нарушить мой порядок. Я на минутку вас оставлю, чтобы поскорее освободиться от хозяйственных дел. И, взяв кувшин, Клавдия Сергеевна исчезла.

Ксения огляделась. На двери и окнах колыхались длинные марлевые занавески, посреди комнаты—стол под свежей скатертью, с лампой «молния»... У стены — узенькая, в белых чехлах без единой морщинки кровать, а рядом простой ящик, изящно затянутый все тою же марлей; на нем зеркало, какая-то фотография и в вазочке три бумажные розы. Между окнами — подобие дивана — сундук с самодельными валиками и недурно вышитыми подушками. Над ними открытка — два голубка несут конверт с печатью в форме сердца, а по небу рассыпаны голубые и розовые незабудки...