Алан Савадж - Повелительница львов

Граф также имел нескольких сыновей-подростков. Тогда-то я в первый раз и столкнулась лицом к лицу с наследником Солсбери, его соименником, Ричардом, в то время семнадцатилетним юношей. Он был достаточно взрослым, чтобы приглянуться пятнадцатилетней девушке, только-только ставшей его королевой. Я видела перед собой высокого светловолосого юношу с очень прямой осанкой и достаточно повелительным видом. Его одежды были безукоризненны, шапочка — из лучшего бархата, и когда он наклонился, чтобы поцеловать мне руку, ему почти удалось создать впечатление, будто это он оказывает мне милость.

До этого дня я почти не обращала на него внимания, хотя Суффолк и Элис, разумеется, просветили меня насчёт того, кто есть кто. Но этому юноше впоследствии суждено было сыграть важную роль в правлении страной. Его весьма изворотливые родители обеспечили своему сыну блестящее будущее, незадолго перед тем сговорив его с Анной Бошан. Отец Анны Бошан, Ричард, граф Уорик, был фаворитом Генриха V, именно он руководил образованием моего Генриха в детские годы. Этот богатейший во всей Англии граф умер шесть лет тому назад, и Анна была его единственной наследницей. Поэтому, женившись на ней, Ричард Невилль-младший в двадцать один год становился графом Уорикским, одним из знатнейших вельмож Англии. Даже не принимая во внимание моей неприязни к его матери и тете, не говоря уже об отце и дяде, я назвала достаточно веские причины для того, чтобы недолюбливать и его самого. Когда Ричард выпрямился, я посмотрела ему прямо в глаза, и по спине у меня пробежал холодок. Возможно, я и впрямь ещё не согрелась после помазания, когда пришлось стоять с расстёгнутым платьем, однако в тот солнечный день мне, похоже, удалось заглянуть в душу юноши, который позднее решится на борьбу за верховную власть в этом мире.

Подумать только, я находилась в обществе двух своих заклятых врагов — будущего короля Эдуарда IV и будущего графа Уорикского, Делателя Королей, — в расцвете своего могущества и славы, тогда как один был ребёнком, а другой совсем ещё юнцом, и не потребовала, чтобы им отрубили головы!

Следующие три дня царило праздничное веселье: танцы, маскарады, рыцарские турниры. Мы проводили время приятно и мило, даже Йорки и Невилли неизменно держались доброжелательно и учтиво. Однако всё это было очень утомительно, и уже за полночь мы с Генрихом буквально валились на наше ложе. В то время я ещё не вполне, осознавала жестокую реальность нашего брака, хотя Генрих ворчал по поводу напрасной траты времени и денег и каждое утро, как бы поздно ни лёг накануне, спозаранок отправлялся в аббатство, где трезвонили эти проклятые колокола. Его уход был для меня облегчением. Он не настаивал, чтобы я сопровождала его; оставшись одна, я тут же сбрасывала с себя плотную ночную рубашку, которую по его настоянию надевала каждую ночь, начиная с той, первой, и, распластавшись на постели, сладко потягивалась, думая: «Я английская королева! Я первая королева во всей Европе! А стало быть, и во всём мире!»

Празднества предусматривали поднесение мне даров знатнейшими вельможами, эти дары разнились в зависимости от имеющихся у них средств и их понимания того, что именно должно мне понравиться. Мне надарили много посуды и драгоценностей, которые весьма пригодились впоследствии, а также множество всяких безделушек. Но больше всего мне понравился сравнительно недорогой, по крайней мере с точки зрения его денежной стоимости, подарок. Это была великолепно иллюстрированная книга французских рыцарских романов, преподнесённая Толботом, графом Шрусбери, в то время первым солдатом Англии. Сами романы, разумеется, не шли в сравнение с новеллами нежно любимого мною Боккаччо, но я проводила долгие часы, разглядывая иллюстрации к ним.

Ещё более мне понравилось то, что меня попросили сесть вместе с кардиналом и важнейшими служащими казначейства, чтобы уточнить моё финансовое положение. Сама я не принимала никакого участия в состоявшейся по этому поводу, причём не всегда с соблюдением должного достоинства, перебранке, предпочитая оставить подобные мирские дела в надёжных руках кардинала, на чью преданность вполне можно было положиться. После всех подсчётов выяснилось, что мой ежегодный доход составляет четыре тысячи шестьсот шестьдесят шесть фунтов стерлингов, тринадцать шиллингов и четыре пенса. Фунт стерлингов был общепринятой английской денежной единицей, своим внедрением обязанной финансовым отношениям с Ганзейской лигой, главным перевозчиком товаров в северной Европе. Лига исчисляла переводимые денежные средства в истерлингах, или пеннивейтах [18] Мера веса, одна двадцатая унции. , которые стали символизировать надёжную монету и гарантированные немедленные платежи. Англичане, сами предприимчивые купцы, переняли этот способ ведения дел, опустив первую букву в названии монеты. Что до надёжности монеты и гарантированности немедленных платежей, то тут были свои трудности, однако для молодой девушки, которая никогда не имела в руках и пары су, исчисленная сумма дохода казалась чудовищно большой, особенно после того, как к ней добавили стоимость земли — две тысячи фунтов.

Я думаю, что первая неделя замужества оказалась счастливейшей в моей жизни, как предыдущей, так и последующей. Если позже я и бывала очень счастлива, то лишь украдкой и урывками, да к тому же моё счастье всегда было омрачено сознанием вины.

Но в то время, если я и ожидала каких-либо перемен в своей судьбе, то только к лучшему. Подобные перемены целиком зависели от моего мужа, и будучи молодой и восторженной девушкой, я не сомневалась, что они скоро последуют.

Между тем сразу же после моей коронации надлежало уладить множество неотложных дел, чтобы вернуть придворную жизнь и управление страной в обычное русло. Прежде чем покинуть Вестминстер, знатнейшие вельможи, их супруги и свиты поочерёдно являлись ко мне во дворец, дабы изъявить свои верноподданнические чувства и попрощаться.

— Вы, ваша светлость, подобна алой-алой розе, — снисходительно проронил герцог Йоркский. — Надеюсь, что вы будете цвести вечно!

— Я молюсь за ваше счастье, — подпела ему Гордячка Сис. — Не соблаговолите ли вы поцеловать нашего сына?

Мне протянули маленького Эдуарда, и я с готовностью обняла и поцеловала карапуза, тем более что в то время я вообще любила детей. Она подвела ко мне также стайку дочурок, которых я обласкала.

— С вами, ваша светлость, в Англии воцарилось вечное лето, — сказал граф Солсбери. — Вам стоит только поманить пальчиком, и все жители этой страны стремглав прибегут к вам. И самым первым буду я.

Какое лицемерие!

Наконец все разъехались, и в Вестминстере вновь стало спокойно и тихо.