Алан Савадж - Повелительница львов

Как я слышала, Маргарита охотилась и вернулась в свои покои такой разгорячённой, что разделась догола и встала перед открытым окном. Естественно, она тут же схватила простуду, которая перешла в воспаление лёгких, повлёкшее за собой быструю смерть. Дядя Шарли впал в полнейшее отчаяние, куда более огорчённый этой потерей, чем муж Маргариты, мой кузен Луи, с его холодной рыбьей кровью. Моё сердце разрывалось при мысли о том, какие переживания выпали дяде Шарлю... и всё же я была крайне недовольна тем, что он поставил в трудное положение Генриха и меня, не говоря уже о бедном Суффолке.

Посольство, прибывшее 14 июля, возглавляли архиепископ Реймский и граф Вандомский. Само собой разумеется, я хорошо знала их обоих. Они были сама учтивость и переговоры начали с того, что пригласили Генриха посетить Францию, чтобы встретиться там с дядей Шарли (да, он и ему приходился дядей), и обсудить весь комплекс англо-французских отношений. Предложение показалось мне необыкновенно заманчивым, ибо я, без сомнения, должна была бы сопровождать мужа и смогла бы побывать в тех любимых местах, где прошло моё детство, да к тому же в пышном облачении королевы.

Я также надеялась, что подобная встреча повлечёт за собой благие результаты, предотвратив готовые обрушиться на нас ужасающие бедствия.

Но английские лорды воспротивились встрече двух королей, поэтому предложение так и не было принято, хотя в течение последующих лет французы не раз пытались возобновить переговоры.

Однако не могло идти и речи о передаче Мэна и Ле-Мана. Генрих вынужден был созвать своих лордов и сообщить им все условия брачного контракта. Нетрудно себе представить, какой бурный резонанс эта новость вызвала, какие всколыхнулись страсти. Вся вина была возложена на графа Суффолкского и меня. Никто, естественно, не требовал привлечь нас к ответственности. Я ничего не знала о переговорах до их окончания, к тому же была королевой. Что до Суффолка, то он, как мы знаем, заручился гарантиями, ещё раз подтверждёнными в предыдущем месяце. Но страсти уже оказалось не унять.

Известие о случившемся, очевидно, просочилось за стены палаты, лордов, ибо, к моему огорчению, люди на улицах стали осыпать меня проклятиями. Какие-то сорванцы даже попытались забросать меня комьями грязи. Благодаря бдительности моей охраны ни один из них не попал в меня, но происшествие было очень неприятное, ибо ознаменовало конец моей популярности среди английского народа, по крайней мере среди обитателей Лондона и его окрестностей. Могу добавить, что и они тоже лишились моей любви. Генрих, как и следовало ожидать, никак не мог уразуметь, из-за чего весь этот переполох.

— Уверяю вас, куколка, — сказал он мне, — что вы мне куда дороже, чем какое-то обнищалое французское герцогство, тем более что оно законно принадлежит вашему отцу.

Я отнюдь не сочла его слова за комплимент. И что ещё хуже, он отказывался предпринять какие-нибудь меры против негодяев, словесно оскорблявших меня.

— Что вы, — заявил он, — если бы я велел арестовать всех, кто публично оскорбляет меня на улицах, то моё королевство давно опустела бы.

Это, по моему мнению, было не так уж плохо. Поскольку Генрих не желал что-либо предпринять, мне пришлось проглотить обиду. Но худшее ещё ждало впереди. Англичане склонны верить слухам о всевозможных тайных заговорах. Всё, что не находит мгновенного объяснения, они относят на счёт каких-то закулисных махинаций, сговора злых гениев. Если Суффолк; ради того чтобы получить мою руку, пожертвовал английской землёй, значит, на то была куда более зловещая причина, чем желание сделать приятное своему королю или хотя бы на время прекратить войну. И вскоре поползли слухи, будто человек, которому доверили заменять жениха во Франции, не ограничившись этой ролью, заменил и мужа, потому-то, утверждали дамы, и не оказалось явных свидетельств естественного завершения брака во время моей первой брачной ночи, проведённой с Генрихом; по их словам, я утратила право называться девушкой ещё задолго до этого.

— Подлецы! — негодовала Элис, готовая защищать своего мужа. — Огорчительно даже думать, ваша светлость, как низко могут пасть люди!

— Глупцы! — откомментировал Генрих. — Это надо же полагать, будто пятнадцатилетней девушке способен понравиться мужчина втрое её старше.

Суффолк и я исподтишка переглянулись, отлично сознавая, что эта злая выдумка вполне могла бы оказаться правдой.

Большинство знати, однако, поддерживало точку зрения короля, и когда англичане наотрез отказались передать герцогство до назначенного срока, то есть до истечения двух лет, буря утихла.

Но с тех пор я испытывала растущее замешательство всякий раз, когда встречала кого-нибудь из лордов или, что ещё хуже, их супруг, ибо не имела понятия, о чём они шепчутся за моей спиной.

Поскольку при сложившихся обстоятельствах было неразумно слишком часто видеться с Суффолком, я стала проводить значительную часть своего досуга с Бофорами, не только близкими родственниками, без сомнения, преданными и королю и мне, но и шумным счастливым семейством. В их обществе я забывала о всех своих тревогах и неприятностях. Даже кардинал нередко отрешался от торжественной серьёзности, свойственной служителям церкви, шутил и рассказывал весёлые истории, которых знал превеликое множество, а его кошель всегда был готов выручить Генриха при любых денежных затруднениях. Небеса знают, что таковых находилось предостаточно. Но узнав Бофора лучше, я всерьёз встревожилась состоянием его здоровья. Шестидесятивосьмилетний мужчина, проживший полную, изобиловавшую превратностями жизнь, мне, пятнадцатилетней девушке, казался дряхлым старцем. Сейчас мне самой за пятьдесят, но прежнее моё представление не изменилось. Но и тогда я была достаточно умна, чтобы понять: кардинал — одна из надёжнейших опор Генрихова трона, а стало быть, и моего собственного, и поэтому без устали молилась, чтобы, когда Бофор покинет этот бренный мир, ему удалось найти достойную замену.

Суффолк был главным министром Генриха, и, учитывая равнодушие к делам короля, стремившегося найти себе какое-нибудь более интересное занятие, скажем, пойти помолиться либо посетить монастырь или церковь, граф являлся фактически полновластным правителем страны. Но в жилах Суффолка, хотя он и был моим любимцем, не текла королевская кровь; всякий раз, когда я его видела, у меня учащённо колотилось сердце, но даже в своём юном возрасте я хорошо понимала, что главной его заботой является Уильям де ла Пол. Вероятно, я уже тогда чувствовала, что впереди смутные времена, хотя эти мои опасения пока и не облекались в отчётливые мысли. Однако я не могла не задумываться, насколько прочной опорой будет Пол, если события обернутся против нас.