Алан Савадж - Повелительница львов

Куда естественнее было бы возлагать надежду на кого-нибудь из Бофоров, но и тут имелись трудности. Кузен Эдмунд, хорошо сложенный, осанистый мужчина с совершенно явными фамильными чертами Плантагенетов во всём облике, тридцати девяти лет от роду, пребывал в самом расцвете сил. Но, к прискорбию, он страдал приступами меланхолии, более свойственной женщинам, если, конечно, это слово применимо к знаменитому, почти непобедимому солдату. К тому же был необыкновенно суеверен. Возможно, каждый из нас подвержен предрассудкам, но Эдмунд безоговорочно верил любым предсказаниям. В юности какой-то гадатель предостерёг его, посоветовав «опасаться» замков. Естественно, поверив в подобную чушь, он оказался в довольно трудном положении, ибо где, кроме замков, мог жить пэр королевства? Общаться с графом стоило, большого труда, потому что в его собственном доме постоянно искали подозрительных людей, проверяли, не угрожает ли падением какой-нибудь камень. Когда же он собирался отправиться куда-нибудь с визитом, то посылал вперёд целую армию сквайров, которые должны были, донимая несчастного хозяина, удостовериться, что ничто не угрожает их лорду и повелителю.

Ко всему этому, когда я впервые встретила кузена Эдмунда, он пребывал в расстроенных чувствах, потому что в предыдущем году умер его брат Джон. Не удовлетворённый титулом маркиза Дорсетского, он старался получить титул герцога Сомерсетского. Хотя Эдмунд и унаследовал графство Сомерсетское, вопрос о его герцогстве оставался подвешенным в воздухе.

Он и его жена, однако, неизменно выказывали доброжелательное ко мне отношение, и я обожала их многочисленное потомство, в особенности троих сыновей. Генри, Эдмунд-младший и Джон, ещё мальчики, моложе меня, отличались бодростью духа и были неугомонными весельчаками.

Кузен Эдмунд так и не смог получить старший семейный титул, потому что у его брата незадолго до смерти родился ребёнок. Это была девочка, которая, безусловно, не могла унаследовать титул, зато её будущий муж вполне мог бы его получить. Так как ей исполнилось всего два годика, до счастливого события оставалось ещё немало лет, однако многие вельможи уже лелеяли честолюбивые замыслы в отношении своих сыновей. В дополнение к титулу Маргарет Бофор унаследовала всё огромное богатство герцога Джона, большая часть которого в свою очередь была унаследована им от прадеда Джона Гонтского. Девочка отличалась мрачным расположением духа, но со временем у неё выявились недюжинные способности. Эдмунд, его жена и я проводили много приятных часов, обсуждая, кто мог бы стать её мужем, не требуя для себя титула, при этом девочка нередко сидела у меня на коленях; Вот так мы иногда держим в своих руках наше будущее, сами того не осознавая.

Роль моя в этих семейных сборищах казалась двойственной. Прежде всего я была королевой, поэтому окружающим следовало относиться ко мне с крайней сдержанностью, тогда как мне по отношению к ним надлежало проявлять необходимую учтивость. Кроме того, меня, замужнюю женщину, надобно было считать зрелой умом и телом, посвящённой в тайны интимных отношений между мужчиной и женщиной. Однако при всём этом я оставалась пятнадцатилетней девушкой, ведущей активный образ жизни и пользующейся почти полной свободой, притом в обществе, где слово «свобода» истолковывалось в самом широком смысле.

Я с величайшим удовольствием охотилась вместе с Бофорами, хотя и знала, что, когда возвращусь в Вестминстер запачканная грязью или даже кровью, брызнувшей из перерезанной глотки оленя, меня ожидает суровый нагоняй от моего дорогого мужа.

Не меньшую радость доставляли для меня игры в жмурки с детьми Бофоров. Я весело смеялась, когда, споткнувшись, падала на одного из мальчиков и исподтишка нащупывала его гульфик, тогда как он старался залезть мне под юбку на глазах у благосклонно наблюдавших за нами родителей.

Не менее восхитительно было и обсуждать серьёзные дела взрослых с Эдмундом, который проявлял неизменную проницательность, служившую для меня источником спокойствия.

Однако в своём поведении я, несомненно, Допускала оплошности; в частности, отлично помню день, когда меня сбросила кобыла. Говоря «сбросила», я подразумеваю, что это противное животное вдруг резко остановилось, и я выскользнула из седла. К несчастью, внезапно остановиться кобылу заставила преградившая путь мутная речка, в которую, соскочив на землю, я и угодила.

Не долго думая, я выбралась на берег, высоко, до самых бёдер, подхватив юбки, села и принялась стаскивать сапожки и чулки. В этот миг послышался громкий стук копыт и подоспели остальные охотники, поскакавшие спасать свою королеву и остановившиеся при виде, да простят мне это самовосхваление, самых прелестных во всей Европе мраморно-белых ножек.

Думаю, что все, там присутствовавшие, запомнили этот день.

Если я не была с Бофорами, не занималась шитьём, не читала и не играла с Альбионом, то обычно писала письма. Эта привычка появилась у меня так же неожиданно, как и все другие. Разгневанная визитом архиепископа и монсеньора Вандомского, который угрожал спокойному течению моей брачной жизни, я села и написала очень суровое послание дяде Шарли. В конце концов если он король, то и я королева. В то время я ещё не знала о его утрате. Запечатав и отослав письмо, я стала сомневаться, не слишком ли дерзок его тон, и ждала ответа не без некоторого трепета. Получив наконец ответ, я прочитала его с большим облегчением. Дядя Шарли писал в своём обычном легкомысленном тоне; смиренно принимая мои упрёки, он объяснял, что поступил так, как поступил, в моих же собственных интересах, чтобы заставить моих новых подданных как можно дольше придерживаться перемирия — ведь для меня, указывал он, затруднительно быть королевой страны, воюющей с моей любимой Францией.

Оспаривать это утверждение я не сочла возможным, тем более что одним из результатов переговоров, которые провело посольство, стало продление перемирия ещё на два года. В своём письме дядя также сообщал мне о прискорбной кончине моей шотландской соименницы, и я почувствовала необходимость выразить ему глубочайшее соболезнование.

Так завязалась наша переписка. Не помню, о чём именно мы писали в наших письмах, вероятно, главным образом об обычных мирских делах, хотя я, должно быть, и сообщала кое-какие сведения о делах Англии, разумеется, без каких-либо дурных намерений. Но не подлежит сомнению, что сам факт нашей переписки был незамедлительно замечен моими врагами, коих, — я об этом даже не подозревала, — набрался целый легион.

В то время я не имела ни малейшего понятия о том, какие водовороты бушуют вокруг меня. Я жила, стараясь найти выход присущей мне энергичности. Если семейство Бофоров было для меня отдушиной, позволяющей излить жизнерадостность, то с Суффолком и кузеном Эдмундом я имела удовольствие обсуждать государственные дела. Однако мне никогда не представлялась возможность обсудить их с мужем.