Алан Савадж - Повелительница львов

Генрих испытывал такое чувство, точно крышу дома, где он жил, сорвало ураганом. Очевидно, он не мог оценить, как ему повезло, что первым умер дядя Хамфри, а не дядя Генри, но то, что всю его жизнь, насколько он себя помнил, им управляли эти два человека, является бесспорным фактом. Столь же бесспорен и тот факт, что они — по крайней мере, один из них — причинили ему немало бед. Его дядя Джон Бедфорд, который был старше и по возрасту и по положению их обоих, почти всю свою жизнь провёл во Франции и возвратился в Англию по чистейшей необходимости — чтобы уладить ожесточённый спор между Глостером и Бофором; как бы там ни было, он умер одиннадцать лет назад.

Однако судьба распорядилась так, что мой бедный Генрих разом лишился обоих людей, которые служили ему опорой, хотя одного из них он и побаивался. Его захлестнуло смятение, и когда выяснилось, что дядя Генри завещав ему две тысячи фунтов — золотом! — он отказался принять эти деньги и передал их Церкви. Ужас охватил и меня. При жизни дяди Генри я всегда могла рассчитывать на его поддержку, так как в затруднительном положении — как мы не раз в том убеждались — у него всегда можно было получить своевременный заем. Теперь этот источник иссяк, а мой беспечный муж раздаёт остатки!

Мы оплакивали дядю Генри куда более, искренне, чем дядю Хамфри. Однако необходимость управлять государством и прежде всего решить, кто будет управлять, не оставляла нам времени на долгую скорбь. Я твёрдо знала наперёд: отныне надо мной не будет никаких королевских герцогов. К тому же у нас не осталось ни одного дяди, стало быть, придётся назначать кого-нибудь из королевских кузенов. Йорк и я испытывали глубокую антипатию друг к другу, Букингем не имел надлежащего опыта, а Сомерсет... В то время ни Генрих, ни я не знали, что нам и думать о Сомерсете. Ясно было только, что он ничем не походил на своего дядю.

Оставался Суффолк, единственный безоговорочный сторонник идей покойного кардинала, стойкий приверженец короля и — что важнее всего для меня — верный друг королевы. Однако тут нам предстояло преодолеть одну небольшую трудность: многие считали Суффолка ответственным за смерть дяди Хамфри, и по моему настоянию король вынужден был вплотную заняться этим делом. В Вестминстере был созван новый парламент, и там Суффолк мужественно отвергал все выдвигаемые против него обвинения. Граф снова напомнил в палате общин, что в решении вопроса о Мэне он имел carte blanche и мог заключать с Карлом любые, какие сочтёт нужными, соглашения; указал на благие результаты недавно подтверждённого договора о перемирии, который, по его убеждению, должен обеспечить длительный мир между Англией и Францией.

Должна сознаться, что оказанный ему приём был не слишком тёплым, но на заседании присутствовал сам Генрих и, говоря метафорично, я тоже, ибо недвусмысленно заранее предупредила его, что если он не добьётся одобрения всей деятельности Суффолка, то по возвращении домой встретится с разгневанной супругой. Король заявил, что полностью одобряет всё, сделанное Суффолком на посту министра, и ожидает того же самого от палаты лордов и палаты общин.

Это неожиданное проявление твёрдости со стороны короля застигло парламентариев врасплох. Сказывалось и отсутствие дяди Хамфри, который прежде обычно возглавлял оппозицию. Поэтому парламент вынужден был согласиться. Мы тотчас же назначили преданных людей на разные посты, дабы укрепить положение Суффолка. Генрих всё ещё возражал против возведения его в герцогский сан, которого тот бесспорно заслуживал, видимо опасаясь протестов других герцогов, в чьих жилах текла королевская кровь, но я последовательно заставила его присвоить моему дорогому другу целый ряд титулов: он стал графом Пемброкским, затем обер-гофмейстером, затем констеблем Дуврским, затем лордом-хранителем пяти портов [23] Ассоциация пяти портов Англии (Гастингса, Ромни, Хайта, Дувра и Сандвича), созданная для обороны морского побережья Англии. . И наконец в августе был назначен адмиралом Англии.

Палата лордов, конечно, смотрела на его возвышение косо, но все понимали, что Суффолк и королева являются фактическими правителями Англии. Выступить против нас означало выступить против короля, а к этому ещё никто не был готов. Ободрённые этим обстоятельством, мы рискнули отозвать Ричарда Йоркского из Франции, где он командовал английскими войсками, и назначили его лордом-лейтенантом в Ирландию. Для этого манёвра, кроме политических соображений, нашлись и другие веские основания. Как солдат Ричард пользовался отличной репутацией, но во Франции установился мир, тогда как в Ирландии даже само это слово было незнакомо. Единственное удовольствие, которое ирландцы Ценят выше, чем выпивки и драки с друзьями, это стычки с властями предержащими, разумеется, тоже в пьяном виде. Стравив герцога Йоркского с этими дикарями, мы могли по-настоящему испытать его мужество. К тому же существовала вполне реальная возможность, что он погибнет.

Это назначение как обычно было встречено ропотом, но Ричард принял предложенный ему пост. Я всегда старалась объективно оценивать как своих друзей, так и врагов и должна сказать, что он был человеком странным: он, несомненно, знал, что имеет большие права на Престол, чем его кузен Генрих, знал также и то, что был бы куда более способным правителем. Ко мне он испытывал неприязнь, доходящую до ненависти. Но после того, как Генрих был помазан на царство, Ричард уже не мог сделать тот бесповоротный, изменнический, по его мнению, шаг — попытаться совершить государственный переворот. Стало слишком поздно. Тут он разительно отличался от своего старшего сына. Но ведь Ричард, герцог Йоркский, был сыном Анны Мортимер и Ричарда, графа Кембриджского, тогда как его сын Эдуард Марчский, впоследствии король Эдуард IV — сыном Ричарда, герцога Йоркского, и Гордячки Сис; кровь Невиллей придавала ему большие стойкость и гибкость.

Но все эти несчастья предстояли в отдалённом будущем. Пока же мы с Суффолком считали, что одержали победу; вместо Йорка на пост вице-короля во Франции был назначен Сомерсет, на чью поддержку мы всегда могли рассчитывать; и мы чувствовали, что, невзирая на колебания и сомнения Генриха, должным образом распорядились королевством.

Я чувствовала себя более уверенно, чем когда бы то ни было после моей коронации.

И в то же время я понимала, что отнюдь не пребываю в безопасности. Как и Суффолк. В то лето мы проводили много времени вместе, разрабатывая наши планы и уговаривая Генриха принять их, и всегда, бывая вместе, подспудно сознавали, что не только наша власть, но сами жизни висят на волоске — ибо с тех пор, как умер герцог Хамфри, вся страна люто ненавидела нас.