Алан Савадж - Повелительница львов

Возможно, Йорк был и прав, полагая, что может оставить Лондон на попечение других. Но он искушал судьбу, путешествуя по дикому северу в сопровождении лишь своих личных телохранителей и телохранителей Солсбери. Они благополучно достигли Сэндала, но весть об их местонахождении быстро распространилась и достигла ушей Клиффорда и Уилтшира, которые отсиживались в Честере. Эта пара тотчас же решила, что представляется подходящий случай повернуть ход событий в нашу пользу. И тут они, пожалуй, не заблуждались. Джентльмены быстро набрали большую армию моих верных сторонников — численность этой армии оценивалась в восемнадцать тысяч человек — и стремительно прошли сто миль, отделяющие Честер от Уэйкфилда. Только тогда Йорк узнал об угрожающей ему опасности, а он и в самом деле оказался в опасном положении. Однако он был опытным полководцем, и его замок Сэндал представлял собой непреступную крепость. Йорк решил, что до прибытия подкрепления сможет отсидеться в осаде, и разослал гонцов во всех направлениях, и прежде всего, как нетрудно заключить, к своему старшему сыну Эдуарду, крепкому восемнадцатилетнему юноше, и Уорику, прося их поспешить к нему на помощь со всеми имеющимися у них силами.

А теперь мы должны перейти из царства реальности в царство фантазии. Если верить йоркистам, произошло следующее. Герцог и его зять, оба, как я уже сказала, опытные солдаты, сидя за крепостными стенами, призывали ланкастерцев показать, на что они способны (а без пушек те вряд ли могли взять хорошо укреплённый замок), и тут вдруг из рядов осаждающих выступила — кто бы вы думали? — её светлость королева Маргарита Анжуйская, которая принялась дразнить герцога Йоркского, говоря, что он боится сразиться с женщиной. Разумеется, я была бы рада это сделать, однако как раз в то время, промокшая насквозь, дрожа от холода и всё ещё не оправившись от морской болезни, я сходила на берег в Дамфрис.

Но продолжаю, рассказывать версию йоркистов. Так вот, герцог, этот опытнейший, одарённейший солдат, которые держал в своих руках всё королевство и мог не сомневаться, что к нему на помощь спешит многочисленное войско его сторонников, и его зять (человек почти ни в чём ему не уступающий) решили, что он будет опозорен, если не примет вызов этой женщины, после чего герцог и Солсбери совершили вылазку, вступив в сражение с превосходящими силами противника, и были оба убиты. Это, по крайней мере, реальный факт. Факт и то, что в этом неравном бою Йорка сопровождал Рутленд, который пытался бежать, но был схвачен и обезглавлен лично Клиффордом, якобы радостно воскликнувшим при этом: «Твой отец убил моего, а теперь я убью тебя». Зная этого юношу, можно предположить, что перед смертью он умолял о пощаде.

А теперь вновь возвратимся в царство фантазии.

Маргарита Анжуйская с презрением пинала ногами тела своих поверженных врагов, а затем повелела обезглавить их и отрубление головы укрепить на кольях над воротами города Йорка. Их головы и в самом деле были всё ещё там, когда через месяц я посетила Йорк. Но сделано это вовсе не по моему указу. Какая жалость, что я не могла оказаться сразу в двух местах! Трудно даже вообразить, как было бы замечательно, обладай я такой способностью. Увы, вопреки многочисленным наветам, я женщина, а не ведьма. Я просто физически не могла быть в Уэйкфилде, в то время как находилась в Шотландии, что легко можно доказать.

И всё же всю мою жизнь, а может быть, всю вечность, вопреки очевидным фактам, меня преследовала и будет преследовать низкая клевета. Опасаюсь даже, что какой-нибудь стихоплёт изобразит в грандиозной сцене это приписываемое мне злодейство! На самом же деле, как я полагаю, произошло следующее: оказавшись в осаде и не видя меня среди осаждающих — будь я там, над моим шатром развевался бы королевский штандарт, — Йорк решил попытать счастья, пока я не подошла, как он ожидал, со своими подкреплениями.

Во всяком случае одержанная Клиффордом и Уорчестером полная, казалось бы, победа, столь губительная для дела йоркистов, в конечном счёте оказалась гораздо более губительной для нашего дела. Ричард Йоркский, мне лично глубоко антипатичный, был (как я старалась показать) настоящим джентльменом, человеком чести, а потому не решался захватить королевскую власть. Теперь он был мёртв, а я и мои сторонники остались лицом к лицу с его сыном, может быть, самым ужасным ангелом-мстителем, который когда-либо воспарял из адской бездны, дабы покарать человечество.

Говоря «человечество», я, естественно, имею в виду и женщин.

Пока в Йоркшире происходили все эти важнейшие события, я пыталась заручиться благорасположением шотландцев.

Шотландцы — народ очень дикий и свирепый, чья дикость и свирепость растёт по мере удаления от центров цивилизации, а таковых в этой тёмной и невежественной стране очень мало. Одеваются они престранно: мужчины в некоторых местах носят очень короткие юбки, как будто мужскому или женскому полу приличествует выставлять ноги напоказ; женщины кутаются в яркие узорчатые шали и плащи. Лица у них всех с багровым оттенком — то ли от природы, то ли от постоянно дующих в этих краях воющих холодных ветров, а самое вероятное, от янтарного цвета напитка, который они употребляют все без исключения — мужчины, женщины и дети; от этого напитка волосы встают дыбом, в животе разгорается жар, а кое-кто даже валяется в бесчувствии.

Они так же задиристы и воинственны, как ирландцы, с которыми, как считают люди сведущие, они состоят в родстве. Ирландцы ненавидят англичан, но их отделяет от нас бурное море, шотландцы же, ненавидящие англичан, отделены от нас всего несколькими холмами. Поэтому они с незапамятных времён являли собой сущее бедствие для тех моих людей, что живут на севере. Любого англичанина, переходящего через границу, они грабят и убивают, та же участь постигает и всех англичанок, с той только разницей, что предварительно их насилуют.

В дополнение ко всем этим недостаткам они говорят на каком-то совершенно непонятном языке, который не имеет себе родственных и мешает им освоить цивилизованный язык, поэтому, когда они пытаются говорить по-английски или по-французски, их очень трудно понять.

Таковы были эти дикари, в чьи руки я добровольно отдала самое себя. После нескольких дней плавания по Ирландскому морю я чувствовала себя отвратительно, вся окоченела, но едва мы высадились на берег, как нас тут же схватили, обращаясь с нами так, словно мы были, потерпевшими крушение мореплавателями, к тому же английскими мореплавателями, посланными, казалось, самой судьбой для ограбления.

Однако мы, точнее сказать я обладала скрытой силой. Я была француженкой. Как ни свирепы шотландцы, в численности они уступают своим южным соседям. Время от времени английские короли вторгались сюда во главе своих армий, чтобы подвергнуть насилиям и грабежу местных жителей. Относительно немногочисленным шотландцам, среди аристократов которых шли бесконечные клановые распри, лишь изредка удавалось успешно противостоять этим вторжениям. Они всё ещё ностальгически говорят о сражении около деревни Баннокбёрн, где их бессмертный король Роберт Брюс нанёс поражение огромной английской армии, но надо заметить, этой армией командовал бездарный английский король Эдуард II. Однако ещё более живо, с внутренним трепетом, они вспоминают нашествия Эдуарда I, отца Эдуарда II, прозванного ими Бичом шотландцев, а также поражения, нанесённые им Эдуардом III, сыном Эдуарда II и приверженцами Генри Болингброка, моего свойственника. Поэтому им всегда требовались союзники, которые могли бы помочь или, по крайней мере, отвлечь силы их врагов. Так как французы по отношению к англичанам находились примерно в таком же положении, обе нации, по крайней мере их королевские дома, подсознательно тяготели друг к другу. В надежде упрочить узы, соединяющие две семьи, сестра Якова II была выдана замуж за сына Карла VII. Связи такого рода обычно прерываются со смертью, но связующее звено всё же осталось, и тот факт, что я была английской королевой и беглянкой, как бы перечёркивался тем фактом, что я была французской принцессой и беглянкой. Это объясняет, почему меня и моих спутников тут же не убили. А я даже не была изнасилована!