Алан Савадж - Османец

Выйдя из Лиссабона, они обогнули мыс Сент-Винсент и направились к Кадису. Им пришлось пройти мимо скалистого мыса через пролив, где бушевал ураганный ветер, оттуда они последовали в Картахену, укрытую множеством мысов. Путешествие по Пиренейскому полуострову, обращённому в христианство, за исключением маленького мавританского королевства Гранада на юге Испании, было безопасным, если бы не погода. Но Энтони даже не страдал от морской болезни, настолько он был поглощён тем, что открывалось его взору, а также мастерством испанских моряков, самых опытных и отважных в мире.

Покинув Картахену, путешественники доплыли до Аликанте, а затем пересекли Средиземное море и приблизились к Генуе, городу великолепных дворцов и едва ли менее прославленных мореходов. Генуэзцы были единственными в Западной Европе, кто осмеливался напрямую торговать с Византией, тем самым вызывая гнев турок. Из Генуи Хоквуды начали последний этап своего путешествия, теперь уже под флагом известной республики.

Морское путешествие длилось несколько месяцев. Энтони понимал, что оно было познавательным даже для Джона Хоквуда, который прошёл всю Францию вдоль и поперёк. Для детей же оно стало открытием мира, о существовании которого они и не подозревали: земли, где всегда тепло; моря, казалось бы, невозмутимо спокойные, но всё же иногда разрываемые жестокими ветрами, возникающими на фоне безоблачного неба; горы, поднимающиеся чуть ли не до самого небосвода; мужчины с чёрными волосами и бородами и сверкающими чёрными глазами; женщины, невообразимо грациозные, чьи чёрные глаза сверкали ещё более обольстительно — ведь Энтони уже был мужчиной. Джон Хоквуд больше опасался за Кэтрин и всегда был рядом с ней.

Хоквуды видели людей, сражающихся насмерть с быками, дворцы, по сравнению с которыми лучшие усадьбы Англии казались жалкими лачугами, яркие и свободные одежды, которые никогда не встретишь на холодном севере. Эта яркость распространялась и на весь стиль жизни Средиземноморья: люди прекращали работу, чтобы насладиться праздником, целыми днями пели, смеялись и любили — часто недозволенно — и устраивали торжественные шествия в честь какого-нибудь святого.

— Это настоящий рай, — объявил Вильям.

— И в раю водятся змеи, — предостерёг его отец, который понимал, что под изысканными манерами и беспрестанной весёлостью могли таиться глубокие бездны гордыни. Энтони, почти онемев от восхищения, наблюдал незнакомую ему жизнь.

Из Генуи на новом корабле Хоквуды добрались до Неаполя, потом до Отранто. Из Пирея корабль взял курс на Дарданеллы.

Никогда Энтони потом не забудет Неаполь. Погода была плохая, и они на неделю встали у мола, где неаполитанцы в пышных убранствах устраивали парад и откуда были хорошо видны неприступные стены замка Нуово, столь долго служившего приютом анжуйскому королевскому дому, который принёс ужасающую нищету этой солнечной земле.

Так же, как генуэзцы или испанцы, неаполитанцы смеялись и наслаждались жизнью, но за их улыбками скрывались тёмные мысли. В них сочетались гордость и чувственность, которые были столь же восхитительны, сколь и опасны. Неаполь в сентябре оказался самым жарким местом из всех, где Энтони когда-либо приходилось бывать.

В таких условиях невозможно было вынести заточения на борту судна. Поэтому, когда Кэтрин захотелось размяться, Энтони был приставлен к ней как телохранитель.

Ему было приятно сопровождать такую эффектную девушку. Брат с сестрой всегда были близки. Кэтрин с ранних лет испытывала к нему материнские чувства. Теперь она взяла его под руку, как будто они были любовниками.

Они привлекали к себе внимание, прежде всего, конечно, своими фигурами, цветом лица и волос, а также одеждой, поношенной и бедной на фоне окружающих их великолепных нарядов. Энтони это нисколько не беспокоило, но Кэтрин была смущена и внезапно решила вернуться обратно. Они возвращались по тихой боковой улице, а не по оживлённой основной, потому что Кэтрин не хотела, чтобы над ними смеялись. Энтони охотно согласился. Внезапно перед ними появились несколько молодых людей, на лицах которых играли дьявольские улыбки. Едва ли они были старше Энтони, однако на них были такие роскошные наряды, которые ему редко приходилось видеть.

Молодые люди, заметив странную пару, подошли ближе. Энтони и его сестра ещё не так хорошо владели итальянским языком, чтобы понять всё, что им сказали, но сразу догадались, что юнцы отпустили грубость по поводу фигуры Кэтрин.

— Убирайтесь прочь! — воскликнул Энтони, взмахнув рукой, и тут же почувствовал остриё шпаги у горла. Другой бандит схватил Кэтрин за руки. Отпустив шнурки на лифе её платья, он обнажил грудь девушки. Она была такой красивой, что у всех перехватило дыхание, даже у Энтони. Один из негодяев начал поглаживать сверкающую белую плоть, а другой, перехватив Кэтрин горло, прижал её к стене, чтобы она не кричала. Третий поднял её юбки и, собрав их вокруг талии, обнажил не только великолепные ноги, но и все остальные прелести девушки; он, несомненно, был уже близок к тому, чтобы насладиться ими.

Внезапно Энтони взорвался от гнева. Взмахом руки он откинул в сторону шпагу и мгновенно извлёк из ножен своё оружие. Оружием Энтони Хоквуда был широкий меч, который когда-то принадлежал его деду. Его противники с ужасом взирали на жаждущего мщения красноголового гиганта. Один из них осмелился выставить свою шпагу — она была разрублена пополам ударом меча, и негодяи тут же пустились наутёк.

На удивление спокойно Кэтрин оправила юбки и перетянула лиф.

— Не будем рассказывать папе об этом происшествии, — сказала она, сжимая руку брата. — Лучшего защитника я не могла бы и желать. Ты мой доблестный рыцарь, дорогой Энтони.

Эти слова были дороже Энтони, чем столь легко доставшаяся победа. Он задумался о сути случившегося. Энтони никогда не ожидал, что его сестра может быть столь прекрасной... а также столь спокойной. Если раньше он просто любил её, то теперь боготворил.

Однако все эти события были только прологом к пьесе. Теперь же путешественники наконец начали огибать мыс и увидели начало узкого пролива по другую сторону Босфора. Сердце Джона Хоквуда учащённо билось. В ожидании появления легендарного города он вдруг услышал печальный звон колокола.

— «Дациюда», — отозвалась, его жена Мэри.

Хоквуд взглянул на капитана, стоявшего на корме.

— Это колокола Святой Софии, — сказал капитан и быстро добавил: — Случилось какое-то несчастье.

Хоквуды сгрудились у фальшборта. Когда судно обогнуло мыс, они затаили дыхание. Азиатский берег, находившийся справа, с его высокими кипарисами, окаймлявшими скалистые вершины, внезапно оказался очень близко. Они увидели большой замок, на котором развевался зелёный флаг турок. Слева, на европейском берегу, и впереди по ходу корабля на северо-восток перед ними предстал Константинополь. Хоквуды готовы были с первого взгляда признать, что этот город — величайший в мире.