Алан Савадж - Османец

Иногда среди толпы появлялись и англичане.

Богатства, привозимые в поисках прекрасных шелков, булатных мечей, мягких льняных полотен, великолепных скакунов и, кроме того, освежающих рот пряностей, которые прибывали в Константинополь с Востока, сделали империю самой богатой.

Именно благодаря этому богатству Завоеватель и его военачальники смогли построить свои дворцы. Вильям Хоквуд стоял на мраморном полу, под мраморной крышей, поддерживаемой огромными мраморными колоннами, высеченными в греческом стиле, известном ещё как коринфский. На Окнах были бархатные гардины, а в арках, выходящих во внутренний дворик, колыхался бледно-розовый газ. Дом был напоен мягким воздухом и приглушёнными звуками.

На стенах дворца Вильяма Хоквуда висели картины: изображение Девы Марии с младенцем и икона на ту же тему. Он мог себе это Позволить, Потому что не был мусульманином.

Всего лишь двадцать лет на месте, где красовался этот дворец, не было ничего.

Вильям провёл здесь слишком мало времени, чтобы называть это место своим домом. Теперь он снова должен уехать. Как долго продлится его путешествие?

— Вот твои документы, — сказал отец, протягивая Вильяму бумаги. — Здесь написано, что ты посланник Порты. Тебя будут принимать с почестями во всех странах, торгующих с нами, только в Кастилии и во владениях Арагонского короля ты будешь расценён как враг. Избегай их.

— Да, отец.

— Как сложится судьба твоя после того, как ты захватишь принца, я предвидеть не могу. Надеюсь на твоё мужество и ум.

— Да, отец.

— Ты не подведёшь. Ты не должен подвести не только из-за твоего брата Джона, но и потому, что твоё будущее здесь. Ты, Хоквуд, помни мои слова и возвращайся целым и невредимым.

— Я вернусь.

— Возвращайся, — сказал Энтони Хоквуд, глядя на Вильяма, — потому, что ты мой сын. — Его голос был почти ласковым.

— Я скорблю по моему брату Генри.

— Я тоже, мальчик. Умереть в бою — достойный конец, но быть задушенным... Отомсти за него.

— Я сделаю это.

— Тебе лучше ехать налегке. Тебя будет сопровождать только Хусейн. Он выполнит любое твоё желание. Ему можно доверить жизнь — не жертвуй им до последнего момента. Для прочих нужд здесь мешок с золотом. Используй деньги с толком.

Вильям взял мешок, который оказался очень тяжёлым.

— Теперь простись с матерью, — приказал Энтони Хоквуд.

Вильям пошёл в женскую половину дворца и стал на колени перед матерью.

— Прошу твоего благословения, мама, — сказал он.

— Моего благословения... — высокомерно сказала Анна. — Я уже потеряла сына. Теперь я могу потерять ещё одного. Ступай! Я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу тебя.

Вильям встал с колен и, увидев слёзы в глазах матери, поцеловал ей руку.

Немногие турки знали о том, что находится за Дунаем и Чёрным морем. Такие люди, как Энтони Хоквуд, ходили посольством к северу от великой реки. Капитаны водили корабли в бухты Крымского полуострова и были единодушны в мнении, что хоть это и обширная житница с бесконечными полями колосящейся пшеницы, но там почти нет городов и живут там дикие бескультурные люди; и к тому же шесть месяцев в году в этих землях стоит холод, от которого в жилах стынет кровь.

Энтони Хоквуд помнил Англию и берега Испании и Италии. Особенно часто он вспоминал Неаполь и мог часами рассказывать о шумных морских представлениях и чувственных мужчинах и женщинах. Турки, самые горячие люди на земле, улыбались, слушая его воспоминания. Но даже Энтони Хоквуд только по слухам знал о самом сердце Европы.

Те турецкие капитаны, которые торговали с венецианцами, говорили о богатствах и роскоши великой островной республики. Они также рассказывали о землях, лежащих ещё дальше, где горы, гораздо выше чем Тавр, поднимаются прямо к небу. Эти горы окружают земли, ещё более плодородные, чем степи России, и находятся там большие города невообразимого процветания. Из уст в уста передавались сказки об огромных ярмарках, куда стекаются люди со всего мира, о рыцарях в пластинчатых доспехах, о женщинах без чаршафов в пышных юбках, богатых торговцах в прекрасных парчовых одеждах. Эти рассказы будоражили воображение башибузуков, которые знали только о существовании Константинополя, Адрианополя, Брусы и высокого анатолийского плато.

И изо всех этих городов с такими названиями, как Мюнхен и Страсбур, Аугсбург и Майнц, Милан и Флоренция, самый прекрасный, говорили, лежал далеко к западу и назывался Парижем.

Вильяму Хоквуду было известно семейное предание о том, как его дед, служивший Великому Гарри у Азенкура, отправился после победы в Париж в поисках руки дочери дофина [57] Д о ф и н — во Франции до 1830 г. титул наследника престола. для своего господина.

«Какое странное совпадение, что шестьюдесятью годами позже я должен проехать той же дорогой, но, к сожалению, без романтических намерений».

Он постоянно думал о том, что надо спешить, так как дни дарованного ему года быстро летели, а Джем всё ещё был недосягаем.

Предсказания Баязида сбылись. Рыцари Святого Иоанна не собирались вступать в войну с Османской империей или отражать новую осаду, такую же разрушительную, как последняя. Джема не стали выдавать, но поторопили в путь, как только посланники Баязида доставили ультиматум.

В первом порыве Джем нанял корабль до Венеции, надеясь поднять былых правителей Восточного Средиземноморья на войну. Вильям Хоквуд последовал за ним. Как и иоанниты, дож [58] Д о ж — глава Венецианской и Генуэзской республик до XVIII в. ещё не был готов возобновить противостояние туркам, и Джему снова пришлось отправиться в путь, на этот раз во Францию. Обеспокоенный Вильям прибыл в Венецию месяцем позже. Но дож сердечно приветствовал молодого человека, путешествовавшего как посол султана и со всеми почестями принял его во дворце.

Несмотря на недавнее поражение, Венеция была цветущей и суматошной. Прибыв в начале февраля после шторма в Адриатическом море, Вильям внезапно почувствовал желание остаться на большой карнавал, который знаменовал начало христианского фестиваля Великого поста.

Вильям хотя и не стал мусульманином, но и не был последовательным христианином. Он помнил, как в детстве мать пыталась научить его заповедям и молитвам, но эти занятия быстро пресёк отец, который сам придерживался ромейского, а не греческого вероисповедания. Между двумя, слишком сильно различавшимися интерпретациями закона Божьего Вильям и его братья совершенно запутались и не могли принять ни одну из них. В детстве их водили в церковь в Галате к мессе, но, когда началась военная подготовка, в этом больше не было необходимости. Частенько братья Хоквуды совершали намаз, и делали это потому, что не хотели отличаться от своих товарищей.