Вадим Щукин - Красные плащи

— Понял, — воскликнул Ксандр, — тирания была им возмездием за содеянное зло! И даже детям, внукам... три поколения, около семи десятков лет. Сколько же ещё страдать несчастным фессалийцам!

— Совсем не обязательно. Три поколения — естественная продолжительность жизни тирании. Первый тиран — человек обычно незаурядный, но он никогда не потерпит в своём окружении другого, столь же способного и яркого. В конце концов, рядом с тираном остаются только те, кто на целый порядок уступает своему повелителю. Но ведь именно из этой среды выходит его смена! Всё повторяется, и вот мантия тирана оказывается на плечах ничтожества. Тут и приходит конец тирании. Но его может ускорить война с соседями, прозрение народа...

— Недаром афиняне так стойко держатся демократического правления. Что может быть лучше народовластия?

— Демократия убила величайшего философа Сократа. Не раз она изгоняла и казнила своих лучших сыновей. Народ не может ошибаться? Какое заблуждение! Тирания, демократия, монархия, олигархия... разве главное в этом? Мы коснулись предмета, гораздо более сложного, нежели геометрия. Теорема доказывается раз и навсегда, здесь же люди из века в век повторяют ошибки свои и чужие, одни и те же. Оставим — нет, отложим этот разговор. Мы непременно вернёмся к нему, когда над твоими разумом и душой поработают руки мастера более достойного, нежели я.

— О чём ты? — встревожено воскликнул Ксандр. — Я не хочу никакого другого учителя!

— И всё же пора, — торжественно произнёс Зенон, — ибо ты созрел для того, чтобы осмыслить слова, сказанные в тиши садов Академии!

Ксандр ожидал чего угодно, но не этого. Конечно, он слышал и не раз о живописном уголке близ Афин, названном в честь славного героя Академа; там нашёл своё место союз мудрецов во главе с божественным Платоном, философом, известным не только в Элладе, но и далеко за её пределами.

— Я и Академия? Быть рядом с самим Платоном? Возможно ли это и достоин ли я?

— Вполне. Надеюсь, он прислушается к моей просьбе...

Отсюда, из Керамика [129] Керамик — пригород Афин. , дорога ведёт прямо к Академии.

Каменные стелы, обрамлявшие её, увеличивают волнение Ксандра — ведь каждая из них воздвигнута в честь одного из афинских героев, сражавшегося за своё отечество. Сколько их...

Сюда не доносится плеск струящихся неподалёку вод Кефиса, и лишь похожий на неторопливую беседу шелест широких листьев платанов да щебет птиц нарушают величественную тишину. Но даже пернатые создания, кажется, приглушают свои голоса, смущённые тем, что беззаботные крылья занесли их в эту обитель мудрости.

Статуи муз белели полированным мрамором среди раскидистых старых маслин, густокронных вязов, серебристых пирамид тополей; пышные кроны деревьев отбрасывали благодатную тень на зелёные лужайки, украшенные изваяниями могучего Геракла, шаловливого Эрота, самоотверженного Прометея, трудолюбивого Гефеста.

Деревья расступились, открывая старый гимнасий, служивший основным зданием школы. Близ входа, украшенного грозной предупредительной надписью «Не геометр да не войдёт!», о чём-то спорили, сопровождая слова резкими жестами, двое мужчин. Обрывки фраз прорвали благоговейную тишину и довольно бесцеремонно вернули Ксандра в действительность. Один из споривших, дородный мужчина с квадратным лицом, окаймлённым бородой, остался на месте; другой, сердито тряхнув локонами затейливой причёски, подхватил блеснувшей многочисленными перстнями рукой складку своего яркого гиматия и, шлёпая подошвами раззолоченных сандалий, украшавших его худые ноги, промчался мимо пришельцев. Ксандр успел увидеть его красное от обиды лицо и с удивлением обнаружил в принятом за одного из философов щёголе юношу, почти ровесника.

— Почтенный Спевсипп, желаю тебе благополучия! — воскликнул Зенон.

Мужчина несколько мгновений недоумённо смотрел на нежданных гостей. Потом в его глазах появилось осмысленное выражение, сменившееся искренней радостью. Раскинув толстые руки для объятий, он затопал навстречу учёному.

— О, Зенон! Тебя ли я вижу, друг мой? Хвала Гермесу, направившему стопы твои к садам и рощам Академии! Прости, — продолжал он, выпустив наконец гостя из кольца своих увесистых рук, — но этот настырный всё-таки вывел меня из состояния спокойствия и равновесия духа, приличного философу.

— Он показался мне слишком юным, чтобы вести учёный спор с таким мужем, как ты.

— Какой там учёный спор! Этот непоседа, наделённый умом поверхностным и характером вздорным, приехал в Афины проматывать полученное от своего достойного отца наследство. За что только не брался — обучался риторике в школе Исократа, пробовал заниматься врачеванием — в его-то годы! А кончил тем, что записался в пельтасты. Понятно, военная служба пришлась ему не по вкусу. Теперь он ждёт не дождётся, когда закончится срок подписанного им договора, а в свободное от воинских упражнений время сотрясает меня требованиями принять его в число учеников великого Платона!

— Кто же он?

— Некий Аристотель из Стагир.

— Стагиры? Город близ Македонии! Знаю, ведь именно оттуда родом прекрасный врач Никомах. Помню до сих пор весьма полезные беседы с ним.

— Представь себе, Аристотель и есть сын того самого знаменитого врача.

— Значит, медицина потеряла одного из лучших своих представителей. Печальное известие. Послушай, Спевсипп, быть может, следует отнестись к желанию Аристотеля с большим вниманием? Наверняка он унаследовал хотя бы часть способностей своего отца. Они непременно проявятся при мудром наставничестве и умелом обучении.

— Но его непоследовательность!

— Вполне понятное стремление молодого человека испробовать всё, свидетельство любознательности.

— Но его преувеличенное внимание к собственной наружности! Согласись, это не свойство истинного философа.

— Это свойство юности, дорогой Спевсипп. Пройдёт вместе с нею, к сожалению. Если ты не возражаешь, я побеседую с ним. Вдруг мои догадки окажутся правильными? Тогда мы представим его твоему великому дяде. Где мне найти Аристотеля?

— Не трудись, завтра он снова будет штурмовать ворота Академии, как только сменит одежду пехотинца на убранство афинского щёголя.

— Какая настойчивость!

— Что же касается моего дяди, великого Платона, то его сейчас нет в Афинах. По настоятельной просьбе некоторых видных сиракузских политиков он уехал в Сицилию с целью убедить тирана Дионисия Младшего создать новое законодательство и изменить к лучшему государственный строй.

— Как же я в своих странствиях пропустил такую важную новость? — Зенон выглядел и разочарованным и озабоченным одновременно. — Скажу тебе, она меня испугала: воздействие на тирана — занятие неблагодарное и опасное. Неужели мой друг забыл, чем закончилось его первое путешествие на этот злополучный остров [130] Первая поездка Платона в Сицилию (389—387 гг. до Р.Х.) закончилась продажей его в рабство. Некий Аннекерид из Эвбеи прославил своё имя, за огромную сумму выкупив уже тогда знаменитого философа. ? Нам остаётся надеяться на лучшее. Взгляни на этого юношу, — Зенон указал на Ксандра, молчаливо стоявшего в стороне, — я шёл сюда, рассчитывая подарить Платону нового достойного ученика... Теперь, должно быть, нам придётся продолжить свой путь.