Вадим Щукин - Красные плащи

— Астарта! — выразил своё восхищение Анталкид, помогая женщине сесть в носилки; с какой радостью приказал бы он ей остаться в палатке!

«А ведь я такой же раб, — вдруг мелькнула мысль, — только мои хозяева — интересы Спарты и обстоятельства дел».

Тира по-своему истолковала переживания, тень которых мелькнула в глазах дипломата:

— Не волнуйся, на этот раз переговоры пройдут успешно, вот увидишь. Я постараюсь.

С тяжёлым сердцем посол ступил в колесницу. Вслед за нею двинулись носилки, окружённые лучшими музыкантами, каких только можно нанять в Сузах.

— Я хорошо понимаю тебя, — говорил Фарнабаз на безупречном языке Эллады, — ты хочешь, чтобы я, сатрап Царя царей, просто не замечал, как Спарта в подвластных мне владениях вербует наёмников, закупает продовольствие и другие необходимые для войны товары, ремонтирует на побережье свои боевые корабли?

Гость и хозяин расположились на мягких подушках перед столом чёрного дерева. Главные блюда были уже убраны, и сейчас на столешнице красовались диковинные восточные сладости.

Вечерняя прохлада позволила удалить мальчиков с опахалами из павлиньих перьев. Хозяин отпустил также и виночерпия, объяснив, что сам будет ухаживать за своим другом. Разговор теперь шёл без свидетелей, как того желали оба. Только четыре танцовщицы медленно кружили по залу под звуки тягучей мелодии.

— Верно, именно этого я и хочу, — с подкупающей прямотой ответил спартиат, — и постараюсь раскрыть тебе обоюдность выгоды при таком положении дел. Но прежде... — в это время танцовщицы закончили танец и застыли перед пирующими, слегка присев и воздев руки. — Но прежде хочу выразить восхищение искусством твоих танцовщиц. Знай же, что и суровая Лакония может показать нечто достойное твоего внимания!

Анталкид трижды громко хлопнул в ладоши. Высокие резные двери отворились, и в зал вошла небольшая процессия. Впереди, окутанная облачком лёгкого покрывала, плавно выступала женщина с двумя зажжёнными лампионами; за нею следовали нарядные музыканты. Каждый из них в одной руке держал свой инструмент, а в другой — горящий светильник. Опустив лампионы перед пирующими, танцовщица медленно отступила назад, так что оказалась в центре круга из огней, расставленных её спутниками. Сами они незаметно и мягко удалились в полумрак зала, откуда вскоре полилась таинственно-завораживающая мелодия.

Лилейно-белые руки грациозным взмахом отбросили покрывало, ярче драгоценных камней сверкнули звёзды глаз, и началось то, что показалось Анталкиду неким мистическим чудом.

Спартанский посол любовался хореографической картиной, которую творила заключённая в яркий круг волшебница, и одновременно искоса наблюдал за Фарнабазом. Сначала равнодушие вельможи сменилось интересом, а затем — пристальным вниманием. Сатрап ловил каждую вспышку глаз Тиры, впивался взглядом в каждый изгиб её тела, наслаждался взмахами рук и ног, захваченный сложным вихрем-рисунком танца.

«Зачарован, — с неожиданной болью думал Анталкид, сам ощущая силу властного приказа и страстной мольбы, нежного призыва и трогательной надежды, — сатрап зачарован женщиной, могуществом равной Цирцее».

Музыка смолкла. Тира мягко опустилась, глубоко присев, близ ковра между парой светильников. Со стороны фигура танцовщицы с грациозно склонённой головой выглядела безжизненной, но самой ей казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Сквозь шум крови в ушах медленно, не сразу дошёл смысл слов Анталкида: «Она твоя, Фарнабаз». Тира качнулась и без чувств простёрлась на полу, только зазвенел драгоценный металл браслетов...

Резкий, проникающий в самый мозг запах заставил очнуться. Она нашла себя утопающей в пуховиках широкого мягкого ложа под бледно-розовым балдахином; сухонький старичок в остроконечной шапке и расшитом звёздами халате убрал от её лица смоченный ароматическим веществом комок хлопчатника и несколько раз взмахнул веером. Воздух большой красивой комнаты показался прохладным, чистым и свежим. Несколько хлопотавших вокруг женщин оживлённо заговорили на чужом языке.

«Радуются, что спасли для хозяина его новую дорогую игрушку», — подумала Тира.

Какой предательский удар, да ещё от человека, на которого она возлагала все надежды, что делало страдания особенно жестокими. Вновь рабыня, но уже не в Элладе, а в сердце Азии, после того, как в мыслях, уже свободная, она стремилась к Эгерсиду! Ну, нет, хватит. Никому не отнять у неё чувства внутренней свободы, так окрепшего в последние годы. Лучше мучения и смерть.

Она резко села в постели, подчиняясь порыву; в тот же миг дверь распахнулась и в комнату вошёл Фарнабаз. Даже застилавшая глаза горькая обида не помешала Тире отметить, как красив этот немолодой уже перс в шитом золотом гранатовом одеянии, с серебряными прядями в густых волнистых волосах и осанкой человека, привыкшего повелевать. Улыбка смягчала благородно-твёрдые черты лица, а глаза светились добротой, нежностью, радостью, и ещё показалось, что в них стоят... слёзы. Таким взглядом не смотрят на вожделенную женщину!

— Не волнуйся, дитя моё, ничто не угрожает тебе, — ласковым голосом произнёс Фарнабаз, — а любое твоё желание будет немедленно исполнено. Более того, — продолжал он, сев на низкое сиденье у изголовья ложа, — отныне ты свободна. Никто больше, в том числе и я, не является твоим хозяином и господином!

Лекарь-маг в шитом звёздами халате вновь был вынужден прибегнуть к своим средствам, так как Тира второй раз в эту ночь упала без чувств. Придя в себя, женщина с недоверием взглянула на державшего её руку вельможу: знает она, как покупают любовь!

— Ты можешь уехать куда угодно, лишь только почувствуешь себя лучше, — рассеивал её подозрения Фарнабаз, — хотя мне хотелось бы видеть тебя своей гостьей.

— Меня уже обманывали сегодня, — с горькой улыбкой ответила Тира, — и очень жестоко.

— Клянусь Митрой [127] Митра — бог персидского пантеона, соответствовал Аполлону Эллады. , — сатрап с видом самым серьёзным поднял вверх правую руку. — Скажи мне только, откуда у тебя это? — притронулся он к серебряному деревцу, висевшему на шее танцовщицы.

— Оно было со мной столько, сколько я помню себя. Единственное, что осталось мне в память о матери.

— Помнишь ли ты её?

— Очень смутно, я была слишком мала, когда она была убита, ограблена и оклеветана неким мерзавцем.

— Значит, своего отца ты помнишь ещё меньше?

— Помню только ощущение от того, что высокий нарядный мужчина берёт меня на руки и поднимает под самый потолок. Сердце замирало!

— В каком городе происходило это?

— В Византии, знаю точно.

— Знаешь ли ты имя матери?