Вадим Щукин - Красные плащи

— С оружием в руках и с яростью в сердце так легко переступить невидимую грань между добром и злом; тогда ты сам станешь невольно служить последнему. Подумай, Ксандр, люди вокруг поражены скотомой, мешающей отличить добро от зла, понять пользу добра, понять неизбежность конечного, пусть очень отдалённого торжества. В Академии ты постигаешь учения великих мыслителей — Сократа и Платона — о добродетели и любви. Это верный инструмент для лечения нравственной скотомы. Знай также, что если не мы, здесь, в Элладе, начнём этот труд, то к нему в любом случае приступят другие, в другом месте и в другое время. То, что уразумел один человек, может осенить и другого...

Бархатная темнота окутала сады и рощи Академии, а философ и его ученик всё ещё не спешили возвращаться в стены старого гимнасия...

Слушатели, оживлённые словно в праздничный день, пересказывали друг другу, как в споре с их наставниками хитрые софисты теряли одну позицию за другой, как Евдокс с неумолимой логикой доказал, что софисты — вообще не учёные, а ловкачи, использующие своё умение играть словами в целях наживы, как предводитель софистов Андроник, загнанный в угол неопровержимыми доводами Зенона, бежал с пира, закрыв голову плащом.

Торжественный ужин в честь победы школы отличался от обычного разве что присутствием именитых афинян во главе с прославленным флотоводцем Тимофеем. Морской стратег был давним другом Платона и любил учёную беседу.

— Не нас, но Сократа с Платоном следует восхвалять за разгром софистов, — говорил гостям Евдокс. — Ведь их идеи, их мысли помогли одолеть бессовестных хитрецов...

В это время один из служителей сообщил, что какой-то бедный человек со слезами умоляет врача Зенона спасти его сына: ребёнок заболел внезапно, тяжело и опасно.

— Ксандр, возьми медицинскую сумку, — оставил своё место учёный. Извинившись перед присутствующими: долг врача обязывает. — Мы идём.

Маленький невзрачный человек в лохмотьях по дороге сбивчиво и путано рассказывал о приключившемся несчастье. Зенон внимательно слушал, задал несколько вопросов и вдруг остановился:

— Вот что, скорее всего, придётся делать кровопускание, а мой инструмент сейчас у Евдокса. Беги, Ксандр, возьми и принеси его скорее. Мы будем ждать тебя здесь.

Юноша помчался обратно к гимнасию так, что ветер засвистел в ушах: ночь не помеха, на этой дороге каждый камешек знаком. Учитель оставил инструменты? Такого не бывало, да и зачем они Евдоксу, ведь он же не врач? Кроме того, неизвестно, что понадобится будущему пациенту, похоже, мальчик заболел всеми болезнями сразу... Вот оно! Конечно же болезнь вымышленная, всё затеяно, чтобы выманить Зенона из Академии, но он догадался и послал к Евдоксу за помощью!

Ксандр ещё чаще заработал ногами, но, внезапно споткнувшись, с такой силой ударился оземь, что проехал шаг-другой на животе и груди, раздирая ткань хитона. Вспышка в глазах ещё не померкла, а на него уже навалились, с натужным сопением заломили руки за спину, туго стянули их колючей волосяной верёвкой. Грубо встряхнули, поставили на ноги.

«Скифы, — распознан одежду нападавших Ксандр. — Полиция!»

К двум здоровякам-полицейским присоединился третий, вертлявый, одетый как эллин:

— Ловко придумали устроить здесь засаду! Конечно, этот болван что-то напутал, врач заподозрил неладное и послал своего подручного за помощью. Ну, теперь уж всё равно. Ведите его!

— Пошёл! — ткнул один из полицейских юношу рукояткой плети.

— Ни мой учитель, ни я не сделали ничего плохого, — проговорил Ксандр, — почему вы схватили меня?

— Пошёл, — повторил скиф, обжигая юношу коротким точным ударом плети меж лопаток.

Городская ограда осталась позади, конвой молчаливо двигался по дороге. Звёзды светили ярко, и Ксандру ничего не стоило определить направление движения — юго-запад, где находится порт Пирей, наполненный кораблями и судами с товарами всего света.

Странно, дорога совсем другая — та, что ведёт к главным морским воротам Афин, гораздо лучше, да ещё обрамлена с обеих сторон недавно восстановленными «Длинными стенами», образующими коридор. Его же глаза различают очертания стены только слева. Примерно в шести стадиях от города стена оборвалась; «Ну конечно, — сообразил Ксандр, — это недостроенная Южная Длинная стена, прикрывающая путь в гавань Фалер!» [139] Важнейшие береговые коммуникации Афин были прикрыты тремя «Длинными стенами»: Северная и Средняя защищали Пирейскую дорогу, Южная под углом отходила на Фалер.

Дорога опять пошла в гору, затем вниз — и вот уже чувствуется запах моря, слышен его шум. Узкая прибрежная тропа вела к плоской массивной скале, у подошвы которой светила тусклым огнём сквозь узкие бойницы приземистая круглая башня.

— Стой, кто идёт?! — крикнул из темноты молодой сильный голос.

— Городская полиция, — ответил вертлявый, — с пойманным фиванским лазутчиком. У меня приказ для начальника стражи.

— Симболон есть?

— Есть.

— Старший может подойти, остальным на месте! — стражник, сверкнув оружием и доспехами, несколько раз с силой ударил пятой копья в толстую дверь строения и вновь обратил остриё к остановившейся группе.

Вышедшие из башни воины с факелами препроводили старшего полицейского в караульное помещение. Вскоре они вернулись, забрали арестованного у скифов и повели его к обращённой к морю стороне скалы. Там, в почти отвесном склоне, были выдолблены узкие, тёмные, закрытые решётками камеры-норы. Редкие факелы во вделанных в естественную стену кольцах горели чадящим пламенем, бросая багровый отсвет на площадку перед чёрными глазницами узилищ, придавая охранявшим их часовым парного поста вид зловещий и мрачный.

Резкий окрик, короткий доклад. Один из воинов открыл решетчатую дверь, другой освободил руки Ксандра от пут и пинком отправил нового узника в каменный мешок. Лязгнул затвор, и воцарилась тишина, нарушаемая только плеском волн да неторопливыми шагами часовых.

Ксандр нашёл в глубине камеры грубый кробатос и лёг, завернувшись в собственный плащ. Руки нестерпимо болели, но ещё сильнее терзали мысли о случившемся... Учитель также арестован, это несомненно, и наступит утро, прежде чем взволнованный их отсутствием Евдокс поднимет тревогу. Фиванские лазутчики. Какая чушь! Нет, имя Зенона слишком известно учёным Эллады, а влияние академиков слишком велико, чтобы чудовищное обвинение продержалось больше, чем один день...

Успокоенный своими размышлениями и проникшим через решётку утренним теплом, Ксандр заснул, поджав ноги, — кробатос стоял поперёк узкой камеры и был слишком короток, чтобы вытянуться во весь рост. Разбудил его металлический лязг: кто-то, заросший нечёсаными волосами, поставил на пол у входа еду — малоаппетитное варево в глиняной плошке и воду в выщербленном черенке.