Вадим Щукин - Красные плащи

Беотархи повернули лошадей к городским воротам: предстоял церемониальный пир в честь участников похода.

— Итак, с падением тирана мы получаем сильного союзника — Фессалию и свободное сообщение с дружественной Македонией, — обратился Пелопид к Эпаминонду, — после чего наша гегемония в Элладе становится неоспоримой!

Эпаминонд был не меньше уверен в успехе, но более сдержан:

— О, впереди ещё немало трудностей... думаю, нам всё же не следовало изгонять ахайских аристократов. Куда лучше было превратить их в союзников перед завершающим ударом по Спарте.

Пелопид промолчал. В своё время он не поддержал предложение друга, а сейчас изгнанные аристократы объединяются и при помощи Афин собирают силы. Придётся, возможно, преодолевать трудности, созданные собственными руками. Похоже, идея общеэллинской демократии входит в противоречие с требованиями стратегии...

Громкие возгласы сопровождавших заставили его обернуться. Беотарх увидел взволнованные лица, воздетые к небу руки. Лошади испуганно шарахались, ржали, били копытами. Внезапный порыв ветра резко ударил в лицо, а солнечный свет стал меркнуть!

Пелопид невольно поднял взгляд, но Эпаминонд пригнул его голову к шее коня:

— Не смотри туда! Сейчас вспыхнет корона Гелиоса, смертный, дерзнувший увидеть её, наказывается слепотой! Не смотреть на небо, — крикнул он кавалькаде, — ослушник будет наказан, не мной, но богами!

Мрак между тем сгущался.

— Что же теперь будет? — спросил Пелопид. — Ведь это знамение, и знамение неблагоприятное!

— Открою тебе, — голос Эпаминонда звучал немного торжественно, — что затмение Солнца всего лишь явление природы, такое же, как ветер или дождь. Мудрый Зенон объяснял мне его причину и утверждал, что оно вполне предсказуемо посредством вычислений. Но мы не сможем убедить в этом ни граждан, ни тем более жрецов всех храмов. Поход придётся отменить.

— Неужели сами небеса на стороне ферского чудовища? — с болью воскликнул Пелопид.

Действительно, против похода были все — жрецы, беотархи, граждане и даже Эпаминонд, правда, по другой причине.

— Нельзя идти в бой с неуверенными в успехе воинами, — объяснял он другу, расположившись на ложе в его мегароне.

Пелопид страдал, как лишённый добычи лев.

— Должен быть какой-нибудь выход, — повторял он, не находя себе места. — Вот что: если город запрещает выступить своей военной силе, то кто остановит меня с несколькими добровольцами? В Фессалии к нам примкнут все недовольные тираном, и его господству придёт конец!

— Давай обсудим идею и последовательность действий, — предложил Эпаминонд, — если на борьбу с Александром Ферским поднимутся сами фессалийцы, то наши военные приготовления можно обратить против Спарты...

Друзья засиделись, оттачивая детали замысла, было уже далеко за полночь, когда Эпаминонд отправился к себе домой.

— Пелопид! — тихий голос жены окликнул беотарха с лестницы мегарона.

— Ты ещё не спишь? — удивился он.

— Я слышала, — женщина подошла к нему, положила руки на плечи мужа. — Вы с Эпаминондом уже решили...

— Да. Я должен идти, иначе перестану быть самим собой.

— Моё сердце всегда сжимается, когда ты садишься на коня. Но в этот раз ты бросаешь вызов богам.

— Не беспокойся, — привлёк к себе жену Пелопид, — опасности не больше, чем обычно.

— Послушай, а почему бы тебе не поменяться с Эпаминондом? Пусть он двинется в Фессалию, а ты в Лаконию. Ведь знамение на этом пути предназначалось только для тебя как командующего!

— Нет. За мной долг Александру, и я его отплачу...

Три сотни всадников и ещё меньшее количество наёмной средней пехоты — вот и все силы, что во главе с Пелопидом двинулись свергать тиранию. Молчалива и тревожна была толпа горожан, собравшихся проводить их в поход: на тех, кто дерзнул бросить вызов бессмертным богам, смотрели со страхом и восхищением.

Беотарх вопреки обыкновению обернулся, бросив поводья: жена и дочери провожали его до самых ворот, а сейчас они конечно же поднялись на стену и стоят там, простирая руки вслед уходящей колонне.

Как незаметно выросли, повзрослели дочери! Младшую уже можно выдавать замуж, но ещё не определена судьба старшей, Ксении. В желающих породниться с домом Пелопида недостатка нет, да и девушка выделяется среди подруг не только высоким ростом, статью и красотой. Ещё больше ценил он в дочери искренность и прямоту, способность до самоотречения заниматься тем, что она считает важным.

Эпаминонд, пожалуй, верно увидел истоки увлечения Ксении медициной в её стремлении облегчить страдания людей, а значит, в любви к ним. В таком случае это не девичья шалость, а дар и веление богов.

Пелопид вздохнул: он обещал не принуждать девушку к браку — пусть сама определит избранника. Но кто мог подумать, что им окажется пленный спартиат, которого Эпаминонд заточил в своём доме во имя далеко идущих политических целей?

Сердце отца не может ошибаться. Конечно, достоинства Эгерсида очевидны, но союз его и Ксении невозможен, мрак застилает глаза от одной лишь мысли об этом!

Дочь восприняла запрет бывать в доме Эпаминонда как должное; очевидно, сама опасается и стесняется происходящего с нею. Но, кажется, глубоко вонзилась стрела Эроса. Прекрасные молодые люди из лучших фиванских семей словно перестали для неё существовать, и в то же время напрасно пытается Ксения отвлечь себя работой, помогая врачу Нестору. Упрекнуть Ксению не в чем — судя по всему, она и сама пытается залечить рану от стрелы Эроса, напрягает силы и казнит себя за бесплодность попыток. Пришло время серьёзно поговорить с дочерью, вот только вернётся он из Фессалии...

— Передать по колонне — подтянуться и бодрее шаг! — прогремел Пелопид.

Отряд двигался так быстро, как мог. Друзья, обсуждая замысел действий, исходили из того, что Александр получит через соглядатаев известие об отмене похода, успокоится и отпустит большую часть приготовленного к отражению фиванцев войска по домам, а постоянное ядро своей армии — наёмников — вновь разведёт по гарнизонам. Так и случилось; тиран остался только с личной охраной. Теперь, если действовать быстро и собрать боеспособное войско из его же подданных прежде, чем это сделает застигнутый врасплох противник, и решительно наступать, то удастся нанести смертельный удар тирании. Разум обыкновенный назовёт задуманное безумием; разум же дерзновенный восхитится красотой дела.

Известие о прибытии Пелопида в Фарсал поразило Александра, и хотя его охрана в несколько раз превосходила численность фиванских добровольцев, он поспешил убраться на север Фессалии. Там, держась с нарочитой твёрдостью, тиран повелел вновь собрать только что распущенное войско, угрожая смертью за отказ.