Вадим Щукин - Красные плащи

Сердце Ификрата сжалось — нет, не от вида множества павших, но от сознания неуязвимости вражеского боевого порядка. С ним невозможно бороться. Что могут противопоставить страшной ударной силе афинский стратег и его бойцы? Только решимость стоять насмерть, достойную славы Афин и своей воинской чести.

Левое крыло у основания фиванского клина уже подходит к остаткам спартанского войска, а правый скос вот-вот ударит по его пельтастам. Разрозненные группы противника, того, что ещё недавно бесновался перед афинскими шеренгами, поспешно убираются, освобождая место для забрызганных лаконской кровью сариссофоров [149] Сариссофор — воин, вооружённый сариссой — длинным составным копьём. .

— Дети мои! — во всю мощь лёгких закричал Ификрат. — Будем достойны славы отечества!

Напряглись гоплиты, изготовились пельтасты, феты достали последние стрелы из опустевших колчанов...

Тяжёлый гул, похожий на раскаты приближающейся грозы, заставил стратега обернуться назад: там, в клубах пыли, фивано-фессалийская кавалерия рубила мечами, колола копьями и топтала копытами коней бежавших с поля боя союзников спартиатов. Скоро она закончит свою кровавую работу и будет здесь. Это конец!

Между тем горсть воинов в красных плащах тесным строем шла в последнюю, безнадёжную атаку. Это полемарх Антикрат сумел собрать немногих живых бойцов своей моры и теперь вёл их на героическую гибель во имя Спарты.

— Славная доля, в передних рядах с врагами сражаясь, смерть за отчизну принять! — хриплым голосом выкрикивал полемарх слова боевого гимна, сжимая рукоять короткого меча.

О, если бы рядом был Эгерсид, убитый теми, у кого боги отняли разум! Вот кто умел врубиться в ряды сариссофоров. Как он сделал это при Левктрах?

Косым ударом щита влево Антикрат отбил несколько устремлённых к нему копий, клинком и закованным в бронзу предплечьем отразил ещё одну сариссу вправо и, не обращая внимания на скользнувшее по бедру лезвие, вломился в фиванский строй.

Его воины, шедшие рядом и следом, гибли на копьях, склоняли их тяжестью своих тел, выигрывая для полемарха драгоценные мгновения. Тот действовал молниеносно — недаром в своё время уступал в рукопашной схватке разве что самому Эгерсиду.

Прежде чем бойцы «священного отряда» поняли, что произошло, Антикрат сразил ближайшего сариссофора и с разворотом влево всадил меч в бок фиванцу в чёрном хитоне, голосом и жестами увлекавшему копьеносцев вперёд. Он был так занят своим делом, что даже не заметил прорвавшегося к нему спартиата.

Лёгкий панцирь фиванца окрасился кровью; захлебнувшись на полуслове, он осел на землю, и в тот же миг несколько одновременных ударов повергли нападавшего рядом.

Ближайшие воины побросали копья, подхватили раненого фиванца и, уложив на щит, подняли над строем.

— Эпаминонд убит! Стратег погиб! — волнами летела по шеренгам тревожная весть, обгоняя плывущее над шлемами тело — его передавали на руках от остановившегося в замешательстве острия ударного клина в тыл боевого порядка.

Двое израненных спартиатов, чудом уцелевших в отчаянной контратаке Антикрата, воспользовались расстройством в рядах противника и утащили за ноги своего командира — оглушённого, окровавленного, но живого.

Ификрат не понял, почему живая боевая машина фиванцев прекратила убийственный ход. Только что ударный клин своим скосом легко, словно триера рыбачью лодку, отбросил и изогнул правый фланг фиванского монолита. Самое время развивать успех! Стратег мысленно приготовился к худшему, но ужасное детище Эпаминонда вдруг остановилось, как бы исчерпав отпущенный ему запас движения. Ещё грозит острой стальной щетиной, ещё дышит тысячами разгорячённых глоток, но опытный полководец чувствовал, как угасает в этом чудовище то, что заставляло его неумолимо идти вперёд, сокрушать и убивать.

Афинский командующий видел плывущий над строем противника щит с распростёртым телом, но придал этому гораздо меньше значения, нежели копьям ударного клина, нависшей с фронта фаланге фиванских союзников и тяжёлой коннице в своём тылу. Почему противник бездействует? Ведь положение афинян безнадёжно, и как бы доблестно ни сражались пельтасты, они обречены. Всего лишь сотня шагов отделяет Эпаминонда от цели, к которой он шёл так долго...

Между тем главные силы фиванцев стояли на месте, и хотя то здесь, то там ещё вспыхивали отдельные схватки, это были огни уже догорающего пожара.

Кавалеристы и легковооружённые пехотинцы охотились за отдельными спартанскими и афинскими бойцами, нападали на небольшие группы, отрезанные от общего строя, и не трогали тех, кто мог оказать достойное сопротивление.

Остатки правого крыла лаконской фаланги сбились в ощетиненный копьями круг. Здесь были отменные воины во главе с самим Агесилаем, и они приготовились как можно дороже отдать свою жизнь.

Фиванские всадники гарцевали в нескольких шагах, выкрикивали оскорбления и насмешки, метали в людскую массу дротики, но дальше дело не шло. Один из них погнал коня рысью в обход оборонительного круга так близко, что лишь поднятая вперёд ладонью правая рука да слова, что выкрикивал он молодым голосом, удержали многих от соблазна достать его копьём.

— Лисикл! Лохагос Лисикл! Я, Ксандр, ищу тебя!

Спартиаты передавали слова соседям в глубину строя: кажется, кому-то из них хотят предложить поединок. Что ж, одним фиванцем будет меньше...

Резкий злой голос заставил всадника натянуть поводья:

— Стой, грязный илот! Стой, я сделаю с тобой то, что обещал у кеада!

Выступивший вперёд спартиат выглядел куда более грозно, чем при последней встрече, но Ксандр твёрдо выдержал полный холодной ненависти взгляд.

— Где твой шлем лохагоса? — уязвил он врага. — Сменил для безопасности?

Издёвка попала в цель: отсутствие во время битвы за Спарту не прошло для Лисикла даром — Агесилай без колебаний лишил его ранга лохагоса, а неудачная погоня за невестой сделала предметом насмешек для тех, кто ещё недавно завидовал многообещающему командиру. Но всё это было ничто по сравнению с исчезновением Навбола. Быть может, искалеченный наёмник пал жертвой другого искателя лёгкой добычи, а может быть, продал дорогих лошадей в ближайшем порту и оставил Лаконию. Так или иначе, тела Мелеста и Килона не были доставлены в Спарту и погребены согласно обычаю. За такое обычно отнимали красный плащ, а вместе с ним и гражданское состояние. Решение отложили до окончания битвы, дав бывшему лохагосу возможность искупить вину подвигом.

Не вышло! Но Арес всё же внял его просьбе: грязный, недобитый илот, виновник всех несчастий — вот он, сам пришёл!

Ксандр соскочил с коня, дал знак кавалеристам; те потеснились, освобождая место для схватки. Качали гребнями шлемов: бывалые рубаки сразу поняли, как опасен в поединке этот спартиат. Правда, их боец тоже ведёт себя уверенно, даже отказался от копья, но, может, это лишь уверенность новичка, ещё не встречавшего подлинного мастера боя?