Вадим Щукин - Красные плащи

Клеомброт обвёл присутствующих внимательным взглядом и неторопливо распрямился во весь свой немалый рост. Вслед за ним поднялись командиры, и слуги тут же вынесли из шатра неуклюжие, наспех сделанные скамейки.

— Там фиванцы, — указал царь в сторону горного прохода. — И они ждут нас.

Командиры внимательно слушали, хотя в словах Клеомброта не было ничего нового.

— Думают запереть нас на выходе из ущелья, где горные склоны не позволят нам развернуть фалангу, хотят противопоставить свою хитрость нашей доблести! Но они ошибаются. Мы пройдём южной горной дорогой вдоль берега моря и вторгнемся в Беотию! Пусть фиванцы напрасно ждут нас у восточного выхода из Тегирского ущелья! Выступаем немедленно. Лагерь не снимать, костры оставить на месте. Первой следует твоя мора, — приказал он одному из полемархов, — с тобой будет Сфодрий: он знает здесь каждый камень.

Кратко и чётко определил царь задачи каждой части, кавалерии, лёгкой пехоте, вспомогательным войскам.

Эгерсиду, чья мора занимала господствующие высоты у восточного выхода из Тегирского ущелья, было приказано держать оборону всю ночь, а под утро незаметно сняться, уйти, прикрывшись отрядом вспомогательных войск, и догнать главные силы на марше.

— Твоим воинам придётся как следует поработать ногами, — сказал Клеомброт полемарху, — но они это умеют! Таким образом, фиванцы узнают, что их провели, не раньше утра, и не успеют закрыть южный проход, как бы не спешили.

— Теперь о самом важном, — значительно произнёс царь. — Вы все присутствовали на утреннем жертвоприношении и видели, что оно было угодно богам. Жрецы гадали по внутренностям жертвенного животного и также предсказали благоприятный исход задуманного. Наконец, сегодня из Дельф вернулись мои посланцы с ответом оракула о судьбе похода. Предсказание пифии таково: «Потомки тебя не забудут!» Вот почему первая мора должна начать марш не позже, чем вода из верхней части клепсидры перельётся в нижнюю, — завершил Клеомброт, в то время как эпистолярий со стуком поставил на стол походные водяные часы в прочной медной оправе.

Эгерсид, сев на коня, в сопровождении нескольких всадников отправился к своим войскам. Надо спешить: времени для организации скрытого отхода и марша остаётся совсем немного. Поднявшись на ведущую в ущелье дорогу, оглянулся назад: в лагере горели костры, всё выглядело обычно, и укрывшийся на склоне наблюдатель не мог видеть, как двинулись на юг колонны кавалерии, как быстрым шагом пошли за нею легковооружённые скириты — воины из северной Лаконии, сильные и проворные, привычные к крутым скалам.

Спартанские командиры и эпистолярии подтвердили своё мастерство: лохосы и моры выходили с такой точностью, что в образованной ими колонне, длинной змеёй заскользившей в ночном безмолвии на юг, почти не было промежутков.

Темнота надёжно скрывает происходящее. Только подобравшись к самому лагерю, можно заметить движение. Но даже если и найдутся такие удальцы среди фиванских лазутчиков, они не смогут передать важные сведения своему командованию раньше завтрашнего дня. Кроме того, несколько дней назад было запрещено перемещение местных жителей, а близлежащие холмы и рощи очищались от подозрительных людей регулярно и тщательно.

Царь изменил обычный походный порядок. Инженерные подразделения, плотники, кузнецы со своим инструментом, а также обоз с тяжёлыми повозками и вьючными животными на этот раз должны были двигаться не за лёгкой пехотой, а за главными силами, и вслед за ними при свете дня в безопасности пройти по приморской дороге в Беотию.

В эту ночь пирофор [108] Пирофор — носитель священного огня. шёл за скиритами. Четверо его помощников-жрецов несли на плечах носилки со «священным огнём», укрытым в специальном сосуде.

Взятый с алтаря Афины Меднодомной, он не должен был угаснуть ни на одно мгновение. Для этого и шагали рядом люди с вязанками тщательно отобранных дров.

Царь шёл пешком за процессией пирофора в сопровождении двух жрецов-предсказателей, показывая пример бодрости и задавая темп марша. Царская колесница катится поблизости, но ступить в неё — ниже достоинства спартанского командующего. Оруженосец нёс массивное боевое копьё Клеомброта не потому, что господину было тяжело, а в знак его высокого положения, и это было единственным, что отличало на марше царя от других воинов.

Эпистолярий и его учёные помощники, несколько повозок с походной канцелярией, три согни отборных царских телохранителей, а дальше непрерывным потоком, звеня металлом и топая боевыми сандалиями, шли моры тяжёлой пехоты.

Рассвет уже вступил в свои права, когда Клеомброт объявил привал для принятия пищи и отдыха.

«Только сейчас, — размышлял царь, — фиванские лазутчики увидели оставленный лагерь. Подождут, подберутся поближе. И обнаружат пустые палатки да немногочисленных воинов старших возрастов, снимающих лагерь и загружающих имущество в повозки. Теперь лазутчикам нужно скорее известить своего командующего, Эпаминонда. Пусть попробуют — дорога через Тегирское ущелье занята войсками полемарха Эгерсида, спешащего за главными силами. Придётся пробираться неудобными горными тропами, годными для коз, но не быстрых вестников. Так что фиванский стратег узнает о происшедшем не раньше, чем спартанские войска выйдут на каменистую дорогу, что тянется вдоль гористого морского берега от Булиды до Кревсии. Интересно, что предпримет этот растяпа, волею судеб и фиванских законов оказавшийся во главе вражеских войск? Пелопид, уже показавший себя опасным противником, сдал по очереди должность стратега и теперь — пусть на время, но кстати — превратился в рядового командира. Нет, не всё так уж плохо в демократии: есть в ней нечто, благодаря чему она изводит сама себя...»

Доклад начальника личной охраны о прибытии полемархов и лохагосов прервал размышления Клеомброта. Командиры, зная заведённый порядок, сами прибыли в голову колонны тяжёлой пехоты, не дожидаясь бегущего от эномотии к эномотии вызова. Выслушав приветствия и короткие доклады, царь принял из рук пирофора факел, зажжённый от «священного огня», и в сопровождении прибывших направился к алтарю, наскоро сооружённому жрецами из камней на ближайшем высоком бугре.

Жарко вспыхнули сухие эвкалиптовые дрова; Клеомброт передал факел жрецу и простёр руки к небесам, вознося молитву Зевсу. Затем принял вручённый ему жертвенный нож с золотой рукояткой, осмотрел отобранного белого козлёнка и взмахнул клинком. Струя крови с шипением ударила в прозрачно-яркое пламя. Костёр выбросил чёрный дым, и тот, возносясь вверх кольцами, растворился в утренней голубизне.