Валерио Манфреди - Фараон

Хуссейни покачал головой:

— Я не понимаю, Блейк; предмет всплывает почти через девяносто лет именно тогда, когда ты его ищешь, и у тебя не возникло ни тени подозрения?

— Не совсем так. У меня не было ни малейшей уверенности в том, что папирус, который я ищу, окажется частью этой партии. И далее не был полностью уверен, что предмет, изображённый на фотографии, был тем, что описал Брестед...

Хуссейни бросил на него отсутствующий взгляд.

— Тогда почему же...

— История усложняется, сын Аллаха, — перебил его Блейк, — в духе первоклассного детективного романа. Но чтобы рассказать тебе продолжение, мне требуется капелька чего-нибудь покрепче, хотя я опасаюсь просить слишком много.

— В самом деле. Но могу дать тебе ещё одну сигарету. Немного никотина подстегнёт тебя.

Уильям Блейк глубоко втянул дым небольшой турецкой сигареты и возобновил свой рассказ:

— Я познакомился с сотрудником нашего посольства в Каире, которого мне представил Олсен на тот случай, если мне потребуется содействие в контактах с египетскими властями, с департаментом древностей и тому подобное. Однажды вечером он позвонил мне в общежитие Института Востока, чтобы назначить встречу в кафе «Мариотт». Это было его излюбленное место, потому что там подавали гамбургеры, бифштексы и картофельные чипсы. А обслуживали официанты, представь себе, в ковбойских шляпах. Сотрудник предупредил, чтобы я был начеку, потому что есть ещё другие люди, он не стал вдаваться в подробности какие, но могущественные и опасные, заинтересованные в этой партии древностей, и они не дадут ей уплыть из их рук. Это означало: «Будь осторожен, вокруг этого дела идёт подозрительная возня». Напротив, для меня это стало последним и всё решающим доводом: если тут были замешаны другие мощные тёмные силы, заинтересованные в этих археологических находках, это означало, что речь идёт о предметах исключительной важности, например о папирусе Брестеда.

— Собственно говоря, — возразил Хуссейни, — каким образом ты надеялся увести этот папирус у них из-под носа?

— С большой долей самонадеянности, но также с помощью хорошо продуманной схемы. Если бы игра была законной, то победителем вышел бы я.

— Вот именно... Могу себе представить. А вместо этого тебя подставили египетской полиции с компрометирующими предметами в руках или в твоём жилье, или же в автомобиле.

— Примерно так... Продавец был профессионалом: он знал доподлинно каждый предмет и мог описать его соответствующими специальными терминами, но был заинтересован сбыть прежде всего украшения: браслет, пектораль и кольцо, все — эпохи XIX династии. Однако с собой он принёс второстепенные безделушки, хотя они по времени соотносились с основным комплектом: два браслета, подвеску, кроме этого, скарабеев, египетский крест, погребальные статуэтки, изображавшие слуг.

Когда я завёл разговор о папирусах, он начал задавать мне вопросы: полагаю, он знал, что за этой партией охотится ещё кто-то другой. Когда я предоставил достаточные доказательства того, что не вхожу в состав какой-нибудь подозрительной шайки, то он стал более податливым и показал мне ту самую фотографию. Клянусь тебе, меня чуть не хватил удар. Это было именно то: я на память знал последовательность и написание идеограмм первой строки, ибо столько раз прочитал описание папируса в переписке Брестеда. Не могло быть ни малейшего сомнения. Я приложил все возможные усилия к тому, чтобы скрыть своё возбуждение, и спросил его, не может ли он на время оставить мне фотографию. Уже это было бы достижением. По меньшей мере у меня была бы возможность прочесть текст.

— И что же он?

— Он немного поколебался, а потом положил её во внутренний карман пиджака, пробормотав что-то вроде: «Лучше не надо. Если её найдут в вашем доме или у вас, то вас начнут расспрашивать». Объявил, что должен обсудить моё предложение с человеком, на которого работает, и сам позвонит мне. Я видел его в последний раз. Тут же ворвалась полиция, в суматохе его и след простыл, а я остался сидеть как вкопанный перед столом со всеми этими вещицами. Всё остальное уже стало историей...

Казалось, Хуссейни размышлял, храня молчание и глядя исподтишка на своего собеседника.

— Было темно, когда ворвалась полиция? — внезапно спросил он.

— Ну, помещение, в котором я находился, было чем-то вроде большого подземного склада в Хан-эль-Халиле, забитое всяческими товарами и едва освещённое двумя или тремя лампочками. Человек, хорошо знакомый с этим местом, мог без труда скрыться, но я не знал, в какую сторону податься, да к тому же и не имел никакого намерения сбегать.

— Как ты думаешь, кто проинформировал египетскую полицию?

— Мои таинственные конкуренты?

— Наиболее возможный вариант. Скорее всего они думали найти этот папирус. Весьма вероятно, что тот, кто командовал этими полицейскими, снюхался с ними и действовал по их указанию.

— За арестом последовало занесение меня в перечень персон нон-грата, а затем высылка из страны.

— Тебе ещё повезло. У тебя есть хоть малейшее представление о том, что такое египетская тюрьма?

— У меня сформировалось это представление, когда я провёл там последующие четверо или пятеро суток. Тем не менее если бы я мог, то возвратился бы в эту страну хоть сейчас.

Хуссейни посмотрел на него со смесью восхищения и снисхождения.

— Тебе что, этого мало было? Поверь мне, тебе надо забыть всё, чтобы не наступить второй раз на те же грабли. Это очень опасная среда: скупщики краденого, воры, торговцы наркотиками, люди, которые не прощают; на этот раз ты поплатишься собственной шкурой.

— В настоящий момент для меня это не самое страшное.

— Да, но так случится, будь уверен в этом. В один прекрасный день ты проснёшься, и у тебя появится желание начать всё сначала...

Блейк покачал головой:

— Что начать опять сначала?

— Что угодно. Пока мы живы, мы живём... А что же папирус?

— Я больше ничего не слышал о нём. Когда я вернулся, то был совершенно обескуражен этими событиями. Потеря преподавания, потеря жены...

— И чем же ты будешь заниматься теперь?

— Теперь — в смысле «сейчас»?

— Именно в этом смысле.

— Пройдусь пешком до моего автомобиля и вернусь домой. У меня квартирка в Болтон-Лейн, в районе Блу-Айленда. Я не имею намерения кончать жизнь самоубийством, если ты думаешь об этом.

— Не знаю... — отозвался Хуссейни. — Похоже, я не могу сделать для тебя много на факультете. Я простой адъюнкт и пока не играю никакой роли, но, если хочешь, могу сказать Олсену, когда тот вернётся, что я готов каким-нибудь образом оказать тебе помощь.

— Я благодарен тебе, Хуссейни. Ты мне уже помог. А я даже никогда не обращал на тебя внимания...