Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских (Часть третья)

За десертомъ отличился Аглаевъ. Предувѣдомивъ дорогою Елисавету, что большая чаешь варенья становится за столомъ у Фамусовой только для парада, и что у него есть знакомый ананасъ, который, какъ замѣтилъ онъ, всегда возвращается въ цѣлости въ кладовую, онъ вздумалъ взбѣсить Фамусову и позабавить Елисавету. "Княгиня! вы любите варенье" -- сказалъ онъ -- "попробуйте, какъ хорошо сваренъ этотъ ананасъ." Съ симъ словомъ подвинулъ онъ къ себѣ тарелку, разрѣзалъ несчастный ананасъ на куски, и подалъ Елисаветѣ. Фамусова не могла равнодушно перенесть такого своевольства, покраснѣла отъ досады, и дала себѣ честное слово -- никогда впередъ не приглашать Аглаева.

Обѣдъ продолжался часа три; подавали множество кушаньевъ, одно другаго хуже; услуга была дурна; блюда не скоро приносили изъ кухни. Все это чрезвычайно надоѣло Елисаветѣ; она ожидала, что ей будетъ веселѣе, чѣмъ у Сундуковой, но ошиблась. Разговоръ съ глупою и необразованною Фамусовой), сидѣвшею подлѣ нея, безпрестанное угощенье, и принужденіе ѣсть такія кушанья, которыхъ не льзя было въ ротъ взятъ, долговременное сидѣнье за столомъ -- все это такъ было несносно, что она дала себѣ слово въ первый и въ послѣдній разъ обѣдать у Фамусовыхъ.

Послѣ стола, хозяинъ совсѣмъ забылъ, кого онъ велъ; жена опять громогласно должна была напоминать ему. Онъ снова подалъ руку Елисаветѣ, довелъ ее до гостиной, поцѣловалъ у нея обѣ ручки, понюхалъ табаку, и возвратился опять на прежнее мѣсто, въ креслы подлѣ окна.

Гусарскіе офицеры, Недосчетовъ, и другіе, молодые провинціальные франты, отправились на балконъ, куришь трубки. Старичковъ и старушекъ усадила хозяйка играть въ карты, а чтобы занять дѣвушекъ, и тѣхъ, кто въ карты не играетъ, а еще болѣе затѣмъ, чтобы блеснуть, и показать, какія дарованія имѣетъ ея Любинѣка, велѣла она дочери сѣсть за фортепіано. Долго жеманилась Любинька, отказывалась, наконецъ принялась терзать извѣстную старину -- Бурю, Штейбельша. Маменька восхищалась ея игрою, и говорила всѣмъ: "Не правда-ли, что у нея большая способность къ музыкѣ?" -- Между тѣмъ миленькая дочька, посвятившая нѣсколько лѣтъ на изученіе этой пьесы, безпрестанно ошибалась, и сбивалась съ такта. Когда окончила дочь Фамусовой, Сундуковъ, старинный обожатель Елисаветы, всегда восхищавшійся ея игрою, приступилъ къ ней, съ просьбою, чтобы она сѣла за фортепіано.-- "Я совсѣмъ отвыкла, и Богъ знаетъ, какъ давно не играла".. отвѣчала она.-- Вотъ такъ-то всегда бываетъ у насъ -- сказалъ Сундуковъ.-- Учатъ, учатъ дѣвушекъ, а лишь только выдутъ онѣ за-мужъ, тотчасъ все бросятъ и забудутъ!-- "Попросите сестру Софью" -- продолжала Елисавета.-- "Она еще не за-мужемъ, и не забыла, притомъ-же она недавно изъ Москвы, и вѣрно знаетъ что нибудь новенькое, а я, право, совсѣмъ отвыкла, и ничего, кромѣ стараго, не знаю. "-- До Софьи Васильевны была у меня другая просьба -- отвѣчалъ Сундуковъ.-- Она мастерица пѣть Русскія пѣсни, и, я увѣренъ, не откажется сдѣлать всѣмъ намъ большое удовольствіе.-- Тщетно Софья отговаривалась, что безъ нотъ ничего не играетъ и не поетъ; ей отыскали ноты Русскихъ пѣсенъ , сочиненія Кашина, и она должна была сѣсть за фортепіано.

Необыкновенно пріятный и обработанный ея голосъ вызвалъ всѣхъ ее слушать; перестали играть, положили трубки, и собрались съ балкона. Около Софьи сдѣлался большой кругъ. Всѣ, съ такимъ удовольствіемъ, и съ такимъ вниманіемъ ее слушали, что не замѣтили входа двухъ новыхъ гостей.

Вошелъ Алексѣй Холмскій, братъ Елисаветы и Софьи, и рекомендовалъ хозяину и хозяйкѣ пріятеля и сосѣда своего, Его Превосходительство, Николая Дмитріевича Пронскаго. Фамусова съ удовольствіемъ, и съ большою вѣжливостію приняла ихъ. Они были оба молоды и богаты, а Пронскій притомъ еще и генералъ: это совсѣмъ не бездѣлка для маменьки, у которой дочь невѣста! Елисавета, узнавъ, что братъ ея и Пронскій пріѣхали изъ Никольскаго, спросила у нихъ равнодушно, чтобы только соблюсти приличіе, о мужѣ своемъ.

"Онъ здоровъ, и безпрестанно въ полѣ" -- отвѣчалъ Алексѣй.-- "Мы звали его съ собою, но онъ отказался. И въ самомъ дѣлѣ, теперь рабочая пора , и самое пріятное время въ деревнѣ."

"Какъ можно предпочитать городъ деревнѣ!" сказала дочь Сундуковой, Глафира, бросивъ пріятный взглядъ на Алексѣя. Она оставила стараго своего обожателя, гусара, подсѣла поближе къ богатому жениху, и распространилась въ похвалахъ деревенской жизни.

Между тѣмъ, Пронскій обратился къ Софьѣ. Онъ давно уже былъ влюбленъ въ нее; но замѣтивъ прежде, въ бытность свою въ Москвѣ, любовь къ ней Чадскаго, за котораго, какъ всѣ тогда говорили, она выходитъ за-мужъ, Пронскій поспѣшилъ уѣхать, и думалъ, что время истребитъ привязанность его къ Софьѣ. Но когда онъ узналъ, что Чадскому отказано, и что Софья свободна, любовь его возобновилась. Онъ старался покороче познакомиться съ Алексѣемъ Холмскимъ, который и самъ очень желалъ, чтобы Пронскій женился на Софьѣ. Вмѣстѣ съ нимъ поѣхалъ онъ къ матери, и узнавъ, что сестры его у Фамусовыхъ, отправился туда. Алексѣй былъ прежде знакомъ съ Фамусовыми, и взялъ на себя представишь Пронскаго, бывъ напередъ увѣренъ въ ласковомъ пріемѣ.

Фамусова осыпала ихъ своими привѣтствіями. Пронскій воспользовался тѣмъ временемъ, когда хозяйка аттаковала комплиментами своими Алексѣя, подошелъ къ Софьѣ, возобновилъ прежнее знакомство, сѣлъ подлѣ нея, и отдалъ ей письмо отъ сестры своей, Свѣтланиной. Но дочь Фамусовой тотчасъ явилась къ нимъ, вмѣшалась въ ихъ разговоръ, поднимала и опускала томные глаза свои, и бросала изподтишка страстные взгляды на Пронскаго, который, ничего не замѣчая, внутренно только досадовалъ, что она мѣшала ему говоришь съ Софьею. Вскорѣ и сама милая маменька, Каролина Карловна, окончивъ разговоръ съ Алексѣемъ Холмскимъ, принялась мучить Пронскаго. Дочь ея между тѣмъ предложила Софьѣ посмотрѣть, въ ея комнатѣ, присланные ей изъ Москвы, новые узоры. Но у нея былъ совсѣмъ другой умыселъ. Лишь только успѣли онѣ войдти въ комнату, и затворить двери, нѣжно-томная Любовь Максимовна бросилась со слезами цѣловать у Софьи руки, призналась, что давно влюблена въ Пронскаго, разсказала, что она одинъ только разъ видѣла его въ прошломъ году, въ Москвѣ, на балѣ, и ей перваго взгляда сердце ея поражено было страстію къ нему.

"По онъ васъ предпочитаетъ" -- продолжала она -- "а я -- несчастная жертва любви! Очень видно, что онъ отдаетъ вамъ преимущество передъ всѣми, а вы даже не замѣчаете эпюго!-- Всѣ были заняты вашимъ пѣніемъ. Я первая увидѣла, когда Пронскій вошелъ въ комнату; сердце мое сильно забилось; я было упала въ обморокъ; но -- слава Богу, никто не замѣтилъ моей слабости... Ахъ! какъ несчастливы тѣ, у кого чувствительное сердце! "