Дмитрий Дмитриев - Русский американец

-- А кого красотою и добрым, любящим сердцем, ты это хочешь сказать, Настя? -- с улыбкой промолвил Намекин.

-- А разве я очень красива?

-- Более чем красива! В тебе красота, моя милая, дивная, чарующая. Для меня никого нет красивее тебя на свете.

Долго говорили влюбленные; наконец Намекин стал собираться домой. Ему еще предстояло приготовиться к завтрашнему утру, написать несколько писем, в том числе и отцу, и сделать некоторые распоряжения. Он стал прощаться со своей невестой:

-- Ну, прощай, Настя, прощай, моя голубка!

-- Как "прощай"? Ведь мы с тобой расстаемся только до завтра, а ты прощаешься со мной, как будто надолго, -- с беспокойством промолвила молодая девушка.

-- Кто знает, Настя! Может быть, и надолго.

-- Алеша, ты пугаешь меня...

-- Ну представь себе, я могу захворать, умереть, мало ли что может случиться!

-- Алеша, ты скрываешь от меня что-то? Тебе предстоит какая-нибудь опасность?.. Я догадываюсь...

-- Ровно никакой, моя милая. Мне отчего-то скучно, вот я и кислый.

-- Что ни говори, милый, ты со мной не откровенен.

-- Настя, ну как же мне тебя уверить?

-- Ну, ну, хорошо, я верю тебе, верю. Итак, милый, до завтра. Завтра ты приедешь? Да?

-- Да, да! Прощай, Настя! Впрочем, я совсем забыл тебя спросить о Тольском... Ведь ты знаешь его, Настя?

-- Это того сумасшедшего, который чуть не силою врывается к нам? Я сказала людям, чтобы больше не принимали его.

-- Хорошо сделала, моя милая: он -- дурной человек.

-- Алеша, а ведь прежде ты был другого мнения о нем!

-- Я познакомился с ним только за несколько дней перед тем. В такое короткое время трудно узнать человека, сама знаешь. Так ты не любишь его?

-- Это Тольского-то любить? -- Молодая девушка весело засмеялась. -- Уж не ревнуешь ли ты к нему, мой милый?

-- Полно, Настя, что ты! А он говорил мне, что ты нравишься ему. Советую тебе остерегаться Тольского.

-- Я уже сказала тебе, что он больше не будет бывать у нас в доме. В первый раз он, правда, заинтересовал меня своей смелостью, а вчера -- представь себе! -- объяснился мне в любви, настойчиво требовал, чтобы и я его полюбила. Какой нахал!.. Я много смеялась над этим объяснением.

-- Стало быть, Тольский -- мой соперник?

-- Да, но не опасный.

Влюбленные расстались.

Приехав домой, Намекин принялся писать письма к отцу и к Насте, а также к двум-трем близким родственникам. Эти письма должны были быть переданы в случае его смерти на дуэли.

XI

Было зимнее морозное утро. Еще не совсем рассвело; шел маленький снежок, обещавший перемену погоды. По дороге к Сокольникам ехали щегольские барские сани; в них под медвежьей полостью сидели Алеша Намекин и его приятель, офицер Боря Зенин.

Вековая Сокольничья роща в то время начиналась на некотором расстоянии от Красных ворот и распространялась на десятки верст. В ту пору о дачах в Сокольниках не было и помина и лес служил не местом прогулки для москвичей, а чаще пристанищем для обездоленных судьбою людей и грабителей.

Проехав Красный пруд, сани остановились. Намекин и Зенин вышли; у последнего в руках была шкатулка с пистолетами. Они пошли по мерзлому снегу на небольшую поляну, выбранную местом дуэли и окруженную со всех сторон гигантами соснами, которые закрывали ее со стороны проезжей дороги.

-- Мы первыми приехали, -- проговорил Намекин, посмотрев на свои дорогие часы.

Он был совершенно спокоен; зато его секундант очень волновался, горячился и ругал Тольского.

-- Оставь горячиться, Боря! Ты, как секундант, должен быть хладнокровен и спокоен, -- с улыбкою проговорил Намекин.

-- Помилуй, какое тут хладнокровие, черт возьми! Когда пройдет еще несколько времени, и ты...

-- И я буду убит, ты хочешь сказать?

-- Разумеется! Разве этот подлец Тольский пощадит тебя? Убить человека для него -- плевок. Как хочешь, Алеша, это не дуэль, а бойня! Знаешь, Алеша, если Тольский убьет тебя, то я... я сам убью его, вызову на дуэль и убью.

-- Не могу не пожелать тебе успеха, мой милый.

-- Только вот горе: ведь, признаться, стрелок-то я плохой, и Тольскому не составит труда подстрелить меня, как куренка, -- с глубоким вздохом признался Зенин.

-- Надеюсь, Боря, ты не сделаешь глупости и не станешь вызывать противника, который и ловчее и сильнее тебя!

Едва Намекин проговорил эти слова, как послышались ржание лошадей и громкий разговор. Скоро на поляне появился Тольский в сопровождении своего секунданта.

-- Вот он, легок на помине, чтобы черт побрал его, разбойника! -- чуть ли не в голос злобно проговорил Зенин.

Противники ни слова не сказали друг другу, только обменялись легким поклоном.

-- Приступим! -- отрывисто проговорил секундант Тольского, обращаясь к Зенину.

Секунданты стали мерить шаги, потом заряжать пистолеты.

-- Господа, я, как секундант, считаю своей обязанностью предложить вам примирение, -- проговорил слегка дрожащим голосом Зенин, обращаясь к Тольскому и Намекину.

-- Что же, я не прочь; пусть господин Намекин постарается исполнить то, о чем я говорил ему, -- ответил Тольский.

-- Отказаться от любимой девушки? Никогда! -- горячо промолвил Алеша Намекин.

-- Если так, то приступим.

-- Я готов.

Противники были поставлены по местам; им были розданы пистолеты; сговорились стрелять после третьего счета.

Тольский, прицеливаясь в Намекина, сказал ему:

-- Так вы не хотите отказаться от Настасьи Гавриловны?

-- Ваш вопрос я считаю неуместным, а потому и не отвечаю на него, -- с достоинством ответил ему Намекни.

-- А, когда так, прощайтесь с жизнью!

Зенин дрожащим голосом стал считать, полузакрыв глаза. Ему страшно было за своего друга.

Вот в морозном воздухе резко раздалось роковое "три". Одновременно последовали два оглушительных выстрела.

Когда дым, произведенный выстрелами, рассеялся, Зенин увидал своего друга распростертым на снегу. Из раны в левом плече фонтаном била кровь, его лицо было мертвенно-бледным. Видно было, что он делал большое усилие, чтобы не стонать от сильной боли. Зенин бросился к нему и постарался платком завязать рану; кое-как, с помощью другого секунданта, ему удалось сделать это и несколько остановить кровь. Однако Намекин скоро впал в беспамятство.

Секунданты и Тольский бережно закутали его в шубу, вынесли с поляны и положили в поджидавшие сани. Зенин, бледный, взволнованный, поместился тоже в санях, поддерживая своего друга; он мысленно ругал себя за то, что не пригласил с собою врача, скорая помощь которого теперь была бы необходима раненому.

-- Вашего друга я щадил, и потому только ранил его, но не убил, -- громко проговорил Тольский, когда сани с Намекиным тронулись.

Зенин ответил ему только презрительным взглядом.

-- Сорвалось, черт возьми! Почти первый раз в жизни сорвалось! Целил в грудь, а попал в плечо. Или глаза мне стали изменять, или рука дрогнула, -- проговорил в сердцах Тольский, когда сани скрылись.