Дмитрий Дмитриев - Русский американец

Тольский и Кудряш, не выходя из возка, въехали во двор, и ворота снова затворились за ними.

-- Ну, Кудряш, теперь ты действуй! Сенная дверь заперта изнутри; если ее ломать, поднимешь стук, разбудишь дворовых, а нам надо избежать этого. Поэтому надо вынуть хоть эту раму, открыть окно и влезть в него, -- сказал Тольский, показывая на оконную раму, находившуюся в сенях.

-- Это сделать нетрудно, -- ответил Кудряш.

Сени были холодные; окно в одну раму выставили без особого шума.

Тольский с Кудряшом и еще с одним дворовым через окно влезли в сени. Остальные слуги остались на дворе сторожить.

В сенях было темно, но Кудряш был запаслив, и в его руках скоро появился потайной фонарик. Они разглядели дверь, которая вела внутрь дома; дверь оказалась незапертой, и Тольский со своим достойным служителем очутились в небольшой зальце.

-- Куда же теперь идти? Где же комната майорской дочери? -- проговорил Тольский и, выйдя из зала в коридор, увидал дверь, ведшую в какую-то комнату; в ней крепким сном спал камердинер старого майора, Савелий Гурьич. -- Это старый филин дрыхнет; пусть его! Мешать не станем! -- с усмешкой проговорил Тольский.

После этого, плотно притворив за собой дверь и оставив на страже Кудряша, Тольский пошел в другую комнату, находившуюся рядом. Это была каморка старушки Мавры, которая тоже спала.

-- Ну, мне нынче чертовски не везет; из каморки старого колдуна попал в каморку к старой ведьме, -- весело проговорил Тольский. -- Впрочем, она укажет мне, где комната моей Дульцинеи. Эй ты, краса писаная, чего нежишься на пуховой перине, вставай! -- не совсем вежливо схватив за руку старушку, насмешливо произнес он.

Мавра открыла глаза и снова закрыла их от резкого света фонаря.

-- Вставай!

Старушка опять открыла глаза, испуганно вскрикнула, быстро встала, накинув на плечи платок, и с ужасом посмотрела на Тольского.

-- Ну чего буркалы-то таращишь? Ступай, разбуди и одень свою барышню.

-- Зачем будить? Зачем одевать? -- чуть слышно, дрожащим голосом спросила старушка, не понимая, что вокруг нее происходит.

-- Ну, не тяни волынку, ступай, исполняй, что тебе приказывают! Одень Анастасию Гавриловну и скажи, что я спрашиваю ее, повидаться с ней хочу.

-- Ты спрашиваешь? А кто ты? Как попал?

-- Ступай, старая ведьма, мне недосуг с тобой говорить. Ну! -- крикнул на старушку Тольский.

-- Иду, иду!.. Господи помилуй...

Старушка Мавра, шатаясь от страха, направилась в комнату своей питомицы. Тольский последовал за ней, решив действовать твердо и неуклонно и ни перед чем не останавливаться.

Настя в своей горенке спала безмятежным сном, и немалых трудов стоило Мавре разбудить ее.

-- Что ты, няня? Зачем будишь меня? -- с неудовольствием спросила молодая девушка.

-- Встань-ка, Настюшка! Встань-ка, золотце мое! Тебя спрашивают.

-- Да ты, няня, с ума сошла? Кто меня ночью станет спрашивать?

-- Я... я спрашиваю! -- раздался звучный голос Тольского.

Молодая девушка испуганно раскрыла свои красивые глаза и дрожащим голосом спросила:

-- Няня, кто же это?

-- Я и сама не знаю, не ведаю. Чернобородый, словно цыган, глаза как уголья горят; озорной такой. Видала я его где-то, да не припомню, страх память-то у меня отбил, -- проговорила старушка, помогая одеваться Насте.

Настя быстро зажгла свечку и приотворила дверь своей горницы. Около двери стоял Тольский.

-- Как, это вы? -- воскликнула молодая девушка, пораженная неожиданностью. -- Да как вы очутились здесь в такое время? Ведь у нас все заперто. Кто пустил вас?

-- Меня никто не пускал, я сам пришел, или, скорее, любовь к вам привела меня сюда, а перед любовью никакие запоры не устоят.

-- Что же вам надо?

-- Мне надо вас... Пойдемте, нас кони ждут.

-- Как вы смеете? Я позову людей!

-- Ваши людишки крепко спят и вашего зова не услышат. Эй, старая карга! Подай боярышне шубейку.

-- Я никуда не пойду с вами!.. Подите вон! -- с гневом крикнула молодая девушка, и ее глаза сверкнули недобрым огоньком.

-- Пожалуйста, не возвышайте голоса, меня вы этим нисколько не испугаете, а грудку свою надсадить можете. Ну, одевайтесь и едем, не заставляйте меня употреблять насилие!

-- Бесчестный, гадкий человек! Вы хуже подорожного разбойника... Врываетесь ночью в дом и нападаете на беззащитную девушку.

-- А кто заставил меня решиться на это? Кто? Я предлагал вам выйти за меня замуж, вы отвергли меня. Но я не таков; обид не забываю и за обиду привык платить той же монетой. Эй, Кудряш! -- крикнул Тольский.

Перед ним, как из-под земли, вырос его слуга.

-- Возьми эту красотку; запри ее где-нибудь, чтобы не мешала, -- насмешливо сказал ему Тольский, показывая на обезумевшую от страха Мавру.

Тот схватил старуху, втолкнул ее в первую попавшуюся комнату, в двери которой торчал ключ, пригрозил убить, если она станет кричать, и, заперев на замок, вернулся к своему господину.

Тольский приказал Кудряшу принести из коридора висевшую там шубейку Насти и закупать последнюю. Девушка сопротивлялась, звала на помощь. Но что могло значить ее сопротивление против двух силачей? К тому же сперва ей на голову и на лицо накинули большой платок, после чего потащили на двор.

Однако крики Насти заставили проснуться майорского камердинера. Савелий Гурьич поспешно встал и босой, в одном белье выглянул из своей каморки в коридор; но Кудряш так сильно ударил старика в грудь, что тот упал без памяти.

Настю положили в возок; там же поместился и Тольский, а Кудряш сел рядом с кучером; дворовые Тольского, находившиеся на страже около людской избы, отворили ворота, и возок быстро съехал со двора, а затем понесся по дороге к Пресненской заставе. Дворовые же Тольского притворили ворота домика Лугового и, сев в розвальни, преспокойно поехали домой.

Тольский дорогою раскутал платок, закрывавший лицо и голову Насти. Она с презрением посмотрела на него и спросила:

-- Куда вы везете меня?

-- В одно укромное местечко, где вы будете находиться в полной зависимости от меня.

-- О, какой вы наглый человек. Как я ненавижу вас, как презираю!

-- Мне все равно: ни тепло ни холодно; хотите -- любите, хотите -- презирайте, а моей женой вы все же будете.

-- Никогда.

-- Не женой, так любовницей.

Настя задыхалась от душившего ее гнева.

-- Я скорей убью себя, чем буду твоей.

-- Глупости, глупости; жизнь так хороша, что надо быть совершеннейшим идиотом, чтобы не любить ее и не дорожить ею.

-- Боже, покарай злодея и спаси меня, беззащитную! -- вслух промолвила бедная Настя и перекрестилась; она волей-неволей должна была покориться своей участи.

Между тем возок мчался на окраину Москвы. Там, в нескольких шагах от Пресненской заставы, на валу, одиноко стоял небольшой чистенький домик, находившийся в глубине обширного двора; позади него тянулся не менее обширный сад. Как сад, так и двор были огорожены высоким забором. Прямо против дома находились дубовые ворота с калиткой. Этот домик принадлежал Станиславу Ивановичу Джимковскому, человеку довольно сомнительной нравственности, выходцу из Польши, с темным прошлым...