Дмитрий Дмитриев - Русский американец

-- Папа, милый, вы ранены?

-- Ничего, пустая царапина! А это кто с тобой? -- спросил генерал, показывая на Тольского и Настю, все еще бывшую в мужской одежде.

-- Вы... вы не узнали меня? -- с улыбкой произнесла Настя.

-- Как? Настя?.. Анастасия Гавриловна? Что значит этот ваш маскарад? Впрочем, понимаю -- предосторожность. А вас, сударь, все еще не имею чести знать, -- обратился Михаил Семенович к Тольскому.

-- Я, папа, еще не успела отрекомендовать тебе Федора Ивановича Тольского!

-- Как? Тольского? Хоть лично вас я не знаю, но фамилию припоминаю, и, признаюсь, удивлен, видя вас у себя да еще в этой почетной одежде!

-- Папа, господину Тольскому я и Настя многим обязаны; под его охраной мы безбоязненно доехали до усадьбы.

-- А, вот что... Похвально, господин Тольский! Стало быть, вы покончили со своей прежней бесшабашной жизнью, да?

-- Давным-давно, ваше превосходительство. Прежнего Тольского нет, перед вами стоит другой -- готовый положить свою жизнь за родную землю.

-- Хорошо, похвально! Но где же вы пропадали? Ведь года два-три о вас не было ни слуху ни духу.

-- Если дозволите, ваше превосходительство, я с малейшими подробностями расскажу вам, где я был и где пропадал, но теперь не могу: я страшно устал и прошу дозволения...

-- Отдохнуть с дороги? Да, да, сейчас прикажу отвести вам помещение. Располагайтесь в моем доме, как в своем. Все ваши ополченцы тоже найдут у меня приют и ласку. Я сейчас распоряжусь. Только одно слово: скажите, ведь вы не церемонились с пришлыми неизвестными гостями и с русским радушием угощали их? Не так ли?

-- Не церемонился, ваше превосходительство; я со своими молодцами не одну сотню этих гостей отправил в страну, откуда нет возврата.

-- Молодец, хвалю, так и надо. Я и сам тряхнул стариной и показал французам, как русские умеют мстить за свою землю.

Тольскому была отведена лучшая комната в генеральском доме. Кудряш и ополченцы тоже получили удобные помещения. Все они были сытно накормлены.

Насте отвели маленькую, хорошо обставленную комнатку рядом с комнатой Марии Михайловны.

Старый генерал засыпал ласками и любезностями молодую девушку.

-- Ведь вы, Настя, теперь не чужая мне, и я смотрю на вас, как на будущую жену своего сына. Кстати, я только вчера с нарочным получил письмо от Алеши; он теперь уже состоит адъютантом при главнокомандующем, князе Кутузове, и находится с армией в Тарутине. Туда, к князю Кутузову, Наполеон послал своего генерал-адъютанта Лористина с предложением о мире; но герой Кутузов ответил посланному, что о мире не может быть и речи, что война только начинается. Каков ответ? А? Бонапарт догадался, что далеко зашел, поджал хвост и пардону запросил, лисой прикинулся, да поздно хватился: пардону ему не дадут, и скоро придется ему улепетывать восвояси. Пройдет еще две-три недели, и Москва будет очищена от незваных гостей, -- произнес Михаил Семенович.

Но, к сожалению, не сразу исполнились эти слова генерала; еще до этого ему и его семье пришлось на себе испытать силу врагов.

Тольский со своим отрядом ополченцев решил пробыть в усадьбе генерала Намекина дня два-три. В это, хотя и короткое, время он успел сойтись с Михаилом Семеновичем и подробно рассказал ему о том, как судьба закинула его на Аляску, как он там у диких алеутов изображал из себя их бога и как опять очутился в Европе.

Этот рассказ заинтересовал не только самого генерала, но и Марию Михайловну, и Настю. Обе они с большим вниманием слушали его.

Во время этого рассказа в столовую генеральского дома, где сидели за вечерним чаем Михаил Семенович, его дочь и Настя, вбежал один из дворовых и задыхающимся голосом проговорил:

-- Ваше превосходительство, беда! Французы к усадьбе подступают...

-- Где ты их видел?

-- Верстах в двух от усадьбы.

-- А много ли их?

-- Хорошо не разглядел, ваше превосходительство, а кажись, немало.

Мария Михайловна и Настя изменились в лице при этом известии, но генерал и Тольский нисколько не сробели и не потерялись.

-- Маша и вы, Настя, отправляйтесь на антресоли и никуда не выходите. Ничего не бойтесь, около вас немало защитников, -- спокойно проговорил генерал.

-- Я первый готов умереть за вас обеих. Только через мой труп доберутся до вас, -- с жаром произнес Тольский и, обращаясь к Михаилу Семеновичу, добавил: -- А с вами, генерал, мы пойдем готовиться к приему незваных гостей.

-- Да, да, мы встретим их по русскому обычаю, угостим на славу; у меня для таких гостей и десерт припасен -- пушки.

Действительно, усадьба была хорошо защищена, не один десяток дворовых ополченцев, хорошо вооруженных и обученных военным приемам, всегда были готовы к защите своего барина и его усадьбы.

Генерал, дав несколько приказаний своим дворовым, обратился к Тольскому:

-- Если меня не станет, займите мое место и постарайтесь отразить нападение... Если враги окажутся сильнее и на отражение не будет надежды, идите на антресоли: оттуда есть потайной ход на чердак, в светелку. В нее вы сведете мою дочь и Анастасию Гавриловну... Там их французы не смогут найти...

-- А если французы подожгут ваш дом?

-- Пусть лучше моя дочь и невеста моего сына погибнут в пламени, чем попадут в руки французов. Дайте мне слово исполнить все, что я сказал вам!

Прошло несколько времени, и неприятельские солдаты очутились у тяжелых железных ворот, запертых на крепкие засовы. Раздался громкий и резкий стук, брань и ружейные выстрелы.

Намекин и Тольский, стоявшие впереди своего отряда, слышали, как начальник француз отдал приказ ломать ворота, но последние были слишком крепки и не поддавались.

Тогда некоторые смельчаки решились перелезть через них и, встреченные со двора градом пуль, попадали мертвыми и ранеными. Это взбесило французов, и они с остервенением бросились выламывать ворота снова.

Один из генеральских дворовых забрался на высокое дерево, растущее на дворе; оттуда ему видно было, велик ли отряд неприятельских солдат.

-- Ну что, много ли? -- спросил Михаил Семенович у дворового, когда тот спустился с дерева.

-- Пожалуй, сотни две будет, ваше превосходительство, -- ответил дворовый.

-- Ну, это не особенно много, и мы с помощью Божьею осилим врагов, -- спокойно произнес генерал.

На дворе усадьбы ополченцев и дворовых, хорошо вооруженных, было человек полтораста.

Как ни крепки были ворота, но все же они, сбитые с петель, со страшным грохотом рухнули. Неприятельские солдаты с ожесточением ринулись было на двор, но, встреченные пушечным выстрелом и сильным ружейным огнем, в беспорядке отступили. Началась частая перестрелка.

Из неприятельского отряда выбыло немало солдат, да и ополченцев тоже порядочно легло; после перестрелки схватились врукопашную; как французы, так и русские дрались с яростью, и несмотря на то, что французов было чуть не вдвое больше, они принуждены были отступить.