Дмитрий Дмитриев - Русский американец

-- Я это знаю.

-- И все же едете?

-- Да, еду. Не забывайте того, что в Москве еще осталось немало несчастных жителей, голодных, без приюта, больных; им нужна помощь; кроме того, в Москве у меня отец остался, может быть, там же и брат.

-- Не смею возражать: задуманное вами достойно похвалы. Но что вы можете сделать одна, когда кругом вас целые сотни, тысячи несчастных?

-- Я не одна; со мною невеста моего брата -- она также хочет помочь им -- да еще слуги.

-- Дай вам Бог успеха в этом славном деле! Прошу дозволить мне быть вашим проводником. Я выберу из отряда несколько смельчаков, и мы проводим вас в Москву до дому.

-- Благодарю вас! Я приняла бы ваше предложение, но со мною довольно слуг, в случае нужды они сумеют защитить нас, -- ответила Мария Михайловна.

-- Не отказывайте мне! Я понимаю: вы и ваша спутница опасаетесь меня; поверьте, перед вами не прежний Тольский! Я также готов служить и жертвовать своей жизнью ради полоненных москвичей.

-- Что же, если вам угодно, спасибо.

-- Вы согласны? А вы, Анастасия Гавриловна, все продолжаете на меня сердиться? Смените гнев на милость и протяните мне свою руку в знак примирения. Виноват я перед вами, сознаю, но свою вину я давно искупил. Простите же меня! Смотрите на меня не как на своего врага, а как на преданного вам человека.

В словах Тольского было столько искренности и сердечности, что молодая девушка протянула ему руку.

-- Вы... вы... простили меня? -- радостно воскликнул Тольский.

-- Да, я давно простила вас.

-- О, теперь я -- счастливейший человек на свете!

Отдохнув в избе старика, Мария Михайловна, Настя и их слуги отправились к Москве. Тольский с тремя здоровыми парнями, хорошо вооруженными, провожали их. Не доезжая до Тверской заставы, Мария Михайловна, Настя и их спутники пошли пешком, отослав лошадей в деревушку, из которой только что выехали; там же оставался и отряд Тольского.

Наступила ночь. Войти через заставы было невозможно, так как все они охранялись большими отрядами французских солдат; поэтому путники пробрались в Москву через вал, для дальнейшего пути в городе уже выбирая себе пустынные улицы и переулки, из опасения встретить французских солдат, которые, несмотря на глубокую ночь, шныряли повсюду в поисках надежного укрытия от огня. Пожары в Москве все еще продолжались, хотя и не такой силы, как прежде: большая часть Москвы уже выгорела и гореть больше было нечему.

Наши путники кое-как добрались до Тверской, где находился огромный каменный дом генерала Намекина. Он уцелел от пожара потому только, что в нем поместился со своею свитою один из маршалов Наполеона.

У ворот дома, несмотря на ночную пору, дремали двое неприятельских гренадеров с ружьями. Тольский заметил их и сказал Марии Михайловне:

-- А дело-то плохо! Едва ли мы попадем внутрь.

-- Почему же?

-- В вашем доме французы, и у ворот стоят двое часовых.

-- Боже! Стало быть, мой отец...

-- А разве вы надеялись тут встретить своего отца?

-- Когда мы выехали из Москвы, папа оставался дома; он занимался обучением своих крепостных ополченцев.

-- Вероятно, ваш отец примкнул к армии со своим отрядом.

-- Что же нам теперь делать, куда идти? -- упавшим голосом произнесла Мария Михайловна.

-- Пойдемте в наш дом. Может, он уцелел от пожара, -- предложила Настя.

-- Что же, пойдемте; только едва ли, моя милая, уцелел и ваш, -- сказала Мария Михайловна.

-- Если и уцелел, то в нем, наверное, тоже живут французы. А впрочем, пойдемте посмотрим; только вместе идти нельзя, нас могут заметить. Мы пойдем вперед, а вы немного поотстаньте и следуйте поодаль, -- проговорил Тольский, обращаясь к трем ополченцам и к дворовым.

Наши путники скоро подошли к уцелевшему каким-то чудом дому майора Лугового на Никитской. Тольский посмотрел в его окна, и хотя ночь стояла тесная, все же разглядел, что комнаты были пусты.

-- Никого и ничего не видно. Очевидно, ваш домик никем не занят, сказал он Насте.

Однако ворота оказались запертыми со двора.

-- Вот я и ошибся; ворота заперты изнутри, стало быть, в доме кто-нибудь да есть! -- И Тольский принялся стучать в калитку; но на его стук не было никакого ответа. -- Странно, не отпирают; впрочем, и не надо, я и так обойдусь. Ну, Кудряш, марш через забор! Тебе входить на двор таким путем, чай, не привыкать.

Кудряш, без всякого возражения и не задумываясь, быстро перемахнул через забор и, очутившись на дворе, так же быстро отодвинул засов и растворил ворота.

Мария Михайловна, Тольский, Настя, подоспевшие ополченцы и слуги вошли во двор. Кудряш опять запер ворота. Затем они подошли к двери, которая вела в сени дома, но она была тоже заперта изнутри.

-- Вот вам и доказательство, что в доме кто-то есть, -- произнес Тольский и принялся руками и ногами барабанить в дверь, а так как и на этот раз на стук никто не ответил, то он воскликнул: -- Да что это, померли здесь все или оглохли?

-- Вероятно, в доме пусто, -- промолвила Настя.

-- А это мы сейчас узнаем, если вы, Анастасия Гавриловна, дозволите мне взломать замок. Ну-ка, Ванька, подналяг на дверь плечом!

Но дверь была крепка и не поддавалась. Тогда пустили в дело топор. В конце концов дверь, сбитая с петель, с грохотом упала.

В просторных сенях было совершенно темно; отворили дверь в переднюю, там царил тоже непроницаемый мрак.

У одного из дворовых очутился в руках фонарь, и его зажгли.

-- Что с вами, милая Настя, вы дрожите и побледнели? -- участливо спросила Мария Михайловна.

На самом деле, Настя вдруг изменилась в лице.

-- У меня вдруг до боли сжалось сердце и закружилась голова.

-- Это от волнения и от испуга.

Тольский быстро отворил дверь в зал и остановился на пороге как вкопанный, при виде представшей перед ними картины.

На большом столе, в красном углу под иконами, лежал, очевидно, покойник, прикрытый простыней. Около стола с восковою свечою и с псалтырем в руках стоял старик камердинер майора Лугового, Савелий Гурьич. Он так предался чтению, что не слыхал или не хотел обратить внимания на вошедших и продолжал свое занятие.

Настя побледнела и дрожащим голосом тихо спросила Савелия Гурьича, показывая на покойника:

-- Кто это? Кто умер? Старик камердинер обернулся.

-- А... Это вы, барышня, -- спокойно проговорил он. -- Это ваш папенька скончаться изволили.

Не то стон, не то крик вырвался из груди бедной Насти, и она без памяти упала на пол.

Мария Михайловна стала приводить ее в чувство, и это наконец удалось ей. Настя открыла глаза и увидала себя в своей горенке, куда перенесли ее.

-- Ну, как вы себя чувствуете, моя милая? -- заботливо спросила у нее Мария Михайловна.

-- Мне теперь хорошо!.. Спасибо вам! Вы такая добрая... Няня, а ты плачешь?

-- Нет, нет, моя золотая, я... я не плачу; с чего мне плакать? -- стараясь скрыть слезы, промолвила старушка.