Дмитрий Дмитриев - Русский американец

Идти по Арбату к Дорогомиловской заставе было довольно рискованно: кроме пожара, угрожавшего нашим путникам, представляли опасность и неприятельские солдаты, которые взад и вперед сновали по улицам, ведшим к заставе; те улицы, а также конец Арбата менее пострадали от огня.

Встречавшиеся Тольскому и его слуге французы не обращали на них никакого внимания, принимая по мундиру за своих; но, к несчастью, почти у самой заставы они повстречали адъютанта Пелисье. Тот в упор посмотрел на Тольского и сразу узнал его.

-- Как, вы... вы живы? Я думал, вы сгорели там, в доме... с нашими бедными солдатами! Зачем надели вы наш мундир?.. И это -- тоже, наверное, русский? -- добавил офицер, показывая на Кудряша, который стоял ни жив ни мертв.

Тольский молчал, обдумывая, что ответить.

-- Вы молчите?.. Я понимаю... Это вы, наверное, и сожгли дом и наших пятерых солдат, а чтобы укрыться от наказания, надели наши мундиры... Но вы ошиблись. Вас ожидает должное возмездие. Я арестую вас... Возьмите их! -- грозно приказал офицер своим солдатам.

-- Послушайте, господин офицер, за что вы арестовываете нас? -- спросил Тольский.

-- За ваше ужасное преступление.

-- Я и мой слуга ради безопасности только переоделись, и вы это называете ужасным преступлением?

-- Нет. Но вы подожгли дом, в котором были наши солдаты.

-- Что вы говорите? Ни я, ни мой слуга не поджигали никакого дома.

-- Не отпирайтесь! Ваше преступление открыто, и, повторяю, вас ожидает возмездие. Если вы не представите доказательств своей невиновности, вас непременно расстреляют.

-- Как? Без суда?

-- Зачем без суда?.. Суд будет военный. Вас сведут к маршалу Даву, о вашем преступлении я отрапортую господину маршалу. Ведите поджигателей!

Французские солдаты окружили и повели Тольского и Кудряша.

Маршал Даву жил на Девичьем поле, в покинутом доме госпожи Нарышкиной; когда же он по служебным делам приезжал в Кремль, то всегда останавливался в Чудовом монастыре, где в алтаре церкви устроил себе спальню. На Даву лежала обязанность следить за порядком в Москве, и он был дома, когда к нему ввели Тольского и Кудряша.

-- Кто вы? -- отрывисто спросил он у Тольского, когда офицер почтительно отрапортовал ему, за что Тольский был арестован.

-- Русский дворянин, по фамилии Тольский, а это -- мой слуга.

-- Зачем вы надели наш мундир?

-- Чтобы безопаснее было оставаться в Москве.

-- Хорош предлог!.. Вы обвиняетесь в поджоге дома, в котором погибли пятеро наших солдат... Что вы скажете в свое оправдание?

-- Это клевета, господин маршал... К чему я стану поджигать дома?

-- По словам офицера, вы были в том доме посажены под арест... Как же вы ушли?

-- Меня выпустил часовой, стоявший у двери комнаты, в которой меня заперли.

-- Лжете, лжете!.. Наши солдаты обучены дисциплине и не нарушат ее ни в коем случае!.. Предупреждаю, если вы не найдете оправдательного мотива, то будете завтра же расстреляны. С поджигателями мы не церемонимся.

-- Вы, кажется, ни с кем не церемонитесь; так же и мы не станем церемониться с вами, -- смело проговорил Тольский.

-- Вот как? Вы, похоже, начинаете угрожать нам?.. Побежденные -- победителям! Это, право, смешно и занятно... Послушайте, завтра утром вы должны будете представить мне в свое оправдание какой-нибудь веский мотив, иначе, повторяю, вы будете расстреляны... Уведите их и держите до завтра под строгим арестом! -- приказал Даву, обращаясь к офицеру, который обвинял Тольского в поджоге.

Тольского и Кудряша вывели из кабинета маршала и заперли в пустом каменном сарае.

Этот сарай был совершенно пуст, так что ни сесть, ни лечь в нем было не на чем; плотно припертая дверь была на замке; свет ниоткуда не проникал, а вследствие этого в сарае было мрачно и сыро.

-- Ну, Ванька, теперь пиши пропало. От французских пуль нам с тобою не спастись! -- сказал Тольский.

И в это ужасное время он не изменил своей веселости, был чуть ли не равнодушен к ожидавшей его участи.

А бедняга Кудряш совсем упал духом и был близок к отчаянию. Слова Тольского вызвали у него слезы.

-- Ванька, да никак ты плачешь? Эх, баба, баба! Полно хныкать, завей горе веревочкой. Пожили мы с тобой на белом свете, поморочили православный люд, ну и баста!

-- Да неужели проклятые французы расстреляют нас? -- сквозь слезы произнес парень.

-- Всенепременно, если мы не дадим тягу.

-- А разве это можно?

-- Невозможного ничего нет. Все возможно, только бы смекалка да присутствие духа были!

-- Барин, дорогой! Спасите себя и меня! В ножки поклонюсь!

-- А вот давай думать да гадать, как спастись.

-- Вы думайте, сударь, а я ничего дельного не придумаю. Уж очень боязно теперь!

-- А я вот смерти не боюсь и буду прямо глядеть ей в глаза; даже когда меня расстреливать станут, так и то сорву повязку с глаз!

-- Ой, не говорите так!.. Страшно, ох, страшно!

-- Полно трусить, Ванька, двух смертей не видать, а одной не миновать!

На некоторое время в сарае водворилось молчание. Тольский и его слуга заняты были размышлениями о побеге.

Наконец Тольский сказал:

-- Вот что: не найдешь ли ты мне в этом сарае какой-нибудь лучинки или ветки сухой. Тут темно, как в могиле, а у меня есть кремень и огниво, я зажгу лучину и осмотрю его.

Кудряш принялся ползать по полу, в надежде найти какую-нибудь палочку. Он скоро нащупал руками плетеную корзину и, разломав ее, подал барину несколько сухих прутьев.

Тот скоро добыл огня, и сучья, вспыхнув, осветили внутренность сарая.

Тольский и Кудряш стали тщательно осматривать свой каземат. Вдруг радостный крик вырвался из груди Тольского: он показал своему слуге прорезанное в потолке отверстие, находившееся в углу сарая. В это отверстие мог бы свободно пролезть любой человек, оно, вероятно, служило входом на чердак. Однако сарай был настолько высок, что достать руками до отверстия было почти невозможно.

-- Что же ты не радуешься, Ванька? -- весело сказал Тольский своему слуге, который хладнокровно смотрел на отверстие. -- Ведь мы с тобой наполовину спасены!

-- Как так, сударь?

-- Ведь эта дыра ведет на чердак, а с чердака, наверное, есть ход на крышу.

-- Так, так, сударь; только как же нам достать до нее?

-- Да вот как: лишь настанет ночь и водворится тишина, я полезу первым. Встану к тебе на плечи, и тогда будет нетрудно дотянуться до отверстия. Теперь понял?

-- Понять я, сударь, понял, только как же это вы полезете, а я...

-- Я втащу тебя туда же на кушаке! -- И Тольский, сняв с себя и с Кудряша военные кушаки, связал их вместе, приговаривая: -- Вот это будет служить нам веревкою.

После этого они стали ожидать ночи, когда бы можно было исполнить задуманное.

Ночь наступила ненастная, с мелким дождем и порывистым, холодным ветром. Двое часовых, стоявших у двери сарая, промокли до костей и теперь с нетерпением и бранью ждали смены, но та почему-то не являлась. Тогда солдаты, ругая свое начальство, пошли искать спасения от дождя и холода на свою квартиру.