Дмитрий Дмитриев - Русский американец

-- Алеша, что ты такой грустный? -- спросил штабной офицер Борис Зенин, подъезжая к нему.

Зенин, теперь Георгиевский кавалер, получивший этот крест за Бородино, находился тоже в свите князя Кутузова.

-- Москву жалко, -- коротко ответил Намекин.

-- А кто же ее не жалеет? Взгляни на лица наших солдат, и ты ясно прочтешь на них душевную печаль. Но поверь мне: если Москва и умрет, то ненадолго; она скоро воскреснет. Светлейший знает и верит в скорое восстановление Москвы; он всем говорит, что Москва недолго пробудет у французов.

-- Посмотри, Борис, видишь ополченца, который стоит вон у того дома? -- прерывая товарища, быстро спросил у него Намекин, показывая на красивого и мужественного воина, хорошо вооруженного, в одежде ополченца -- в суконном кафтане и барашковой шапке с крестом. -- Видишь, он снял шапку и поклонился главнокомандующему.

-- Ну вижу, вижу...

-- Ты узнал его, узнал? -- с волнением спросил Намекин, приостанавливая свою лошадь.

-- Нет, не знаю... А лицо как будто знакомое...

-- Это Тольский.

-- Как, тот Тольский, который дрался с тобою на дуэли? Да не может быть...

-- Ну вот еще... Я узнал его.

Намекин не ошибся: на улице стоял и смотрел на проходившее войско Тольский.

Проводив Надежду Васильевну до первой деревни, он за хорошую цену нанял для нее и ее дворовых лошадей до Петербурга, а сам вернулся в Москву и, нисколько не опасаясь французов, поселился со своим неизменным Кудряшом в прежней квартире, на Остоженке, в доме Смельцова.

Он тоже узнал отделившихся от свиты Намекина и его приятеля и, приподнимая шапку, громко промолвил:

-- Здравствуйте, Намекин. За прошлое прошу на меня не сердиться. Теперь не время нам враждовать друг с другом.

Намекин готов был в такую минуту забыть все обиды и протянул бы Тольскому руку примирения, но теперь не мог отставать от свиты; поэтому он лишь поклонился Тольскому и посмотрел на него дружелюбно.

Между тем в это же время к Кутузову подъехал граф Растопчин и, отдавая ему честь, спросил:

-- Ваша светлость, могу ли я узнать, куда вы изволите направить нашу армию, по какой дороге?

Престарелый вождь ничего не ответил, а только сердито посмотрел на Растопчина: он не любил ни с кем делиться своими мыслями.

Растопчин понял это и, желая поправить свою ошибку, заискивающе спросил:

-- Распоряжений от вашей светлости не будет?

-- Никаких, граф, -- коротко ответил ему князь Кутузов.

Они разъехались. Князь Кутузов поехал к Спасской заставе, а Растопчин поспешил в свой дом, чтобы сделать некоторые нужные распоряжения и скорее выбыть из Москвы.

Едва наша армия оставила первопрестольную, как французы стали входить в нее.

Наш арьергард остановился на рязанской дороге, невдалеке от Москвы. Был поздний вечер. Вдруг в вечерней тишине раздался оглушительный грохот и на небосклоне показалось страшное зарево. Это взорвались банки с комиссариатскими вещами под Симоновым монастырем и загорелся винный двор в Замоскворечье.

Престарелый главнокомандующий, привстав на дрожках, печально смотрел на начавшийся пожар Москвы.

Ему сказали, что Москва уже занята неприятелем.

-- Что ж? Это -- последнее торжество их, -- спокойно произнес князь Кутузов и повел нашу армию далее.

За нею спешили уйти и москвичи. Остались очень немногие, и в числе их Тольский. Он с нетерпением ждал прихода ополченцев, собранных Смельцовым из своих крепостных. Однако это ополчение опоздало: проникнуть теперь в Москву, находившуюся во власти Наполеона, ему было довольно трудно, почти невозможно, так как у всех застав находились французские солдаты, которые никого не впускали и не выпускали.

Во всем доме Смельцова оставались только двое -- сам Тольский и его слуга Иван Кудряш, а во дворе, в маленьком флигеле, находился старик Василий. Он обрек себя на смерть и готовился к ней, как истинный христианин. О земном он не думал: все его мысли были сосредоточены на загробной жизни, и он проводил время в своей каморке за молитвой и за чтением божественных книг.

Второго сентября, в день, когда Москва занята была французами, к сторожу в каморку вошел Тольский и, застав Василия за чтением, спросил:

-- Что, старик, читаешь?

-- Отходную себе...

-- Разве ты собираешься умирать?

-- Собираюсь, сударь!

-- Разве ты болен?

-- Всем я, сударь, здоров, только душа у меня болит смертельно.

-- Тебе жаль Москву?

-- И Москву жаль, и весь наш народ. Россия гибнет...

-- А ты забыл, старик, присловье: "Велик Бог земли Русской". Москва, может, и погибнет, но Русь будет спасена. У нас есть опытный вождь и храбрые, могучие солдаты. Наконец, весь народ вооружится против завоевателей. На защиту родной земли восстанет всяк, и горе тогда будет нашим врагам.

Едва Тольский проговорил эти слова, как быстро отворилась дверь и в каморку сторожа вбежал Иван Кудряш; бледный и сильно взволнованный, он дрожащим голосом произнес:

-- Беда, сударь, большая беда!

-- Что, что случилось? -- в один голос спросили Тольский и сторож Василий.

-- Французы у наших ворот; я в окно увидал.

Как бы в подтверждение слов Кудряша в запертые ворота послышался громкий стук.

-- Это они, оглашенные... Вот когда наступает мой страшный, смертный час, -- упавшим голосом проговорил сторож.

-- Ну, до твоего смертного часа еще далеко; французские солдаты не дикари, они мирных граждан не трогают. Ступай, отопри ворота, а я спрошу у незваных и непрошеных гостей, что им надо. Не бойся, тебя я в обиду не дам. Иди же, отпирай!

-- Слушаю, мне что же. -- И сторож пошел к воротам.

Когда на дворе появились французы, Тольский вышел к ним и обратился к офицеру с таким вопросом:

-- Надеюсь, господин офицер, мирных жителей вы не лишите свободы?

-- О да... Разумеется... Мы воюем только с солдатами! Этот дом ваш?

-- Да, мой, -- несколько подумав, ответил Тольский.

-- Ваш дом мы должны занять под квартиру нашего генерала.

-- В Москве, господин офицер, кроме моего дома много других. Где же я стану жить?

-- Живите, где хотите... Только этот дом завтра будет занят генералом Пелисье; я -- его адъютант -- остаюсь в доме сейчас же, мои солдаты -- тоже. Мы страшно проголодались, и вы, как радушный хозяин, угостите нас...

-- И угостил бы, да нечем; у меня ничего нет.

-- Вы говорите неправду... Сами-то вы что-нибудь едите и пьете?

-- Да, голодным не сижу.

-- И мы не станем здесь, в вашей медвежьей стороне, голодать!

-- А поголодать вам все же придется... Ведь в Москве никакого провианта нет...

-- Куда же он подевался?

-- Нужное вывезено для снабжения армии, а ненужное уничтожено.

-- Чтобы не доставалось нам? Не так ли?

-- Совершенно верно; чтобы не доставалось неприятелю, -- спокойно ответил Тольский.

Француз вспылил и обрушился с бранью на Тольского. Последний не остался в долгу, и результатом перебранки было то, что Тольский очутился под домашним арестом: он сидел взаперти в своем кабинете под охраною французских солдат.