Евгений Салиас-де-Турнемир - Миллион

— Что это? Это насилие! — крикнул Шмитгоф своему бывшему другу Брускову, которого вдруг увидел. — Скажите, что это такое?

Брусков сидел на лошади, как истукан, и не ответил ни слова.

Персияне между тем снова галдели. Гассан горячился.

Граф Велемирский, обратись к ним, толково и медленно разъяснил, что им следует покориться распоряжению начальства, которое знает, что делает.

— Поэтому, господа, садитесь спокойно в свои экипажи и отправляйтесь обратно домой! — закончил он речь. — А что значит арест княжны — вы узнаете после. Понятно?

Дербент плюнул и пошел садиться в свою коляску.

Граф, усмехаясь, собирался сесть на лошадь, когда незнакомый офицер приблизился к нему и вымолвил:

— Господин Зубов, флигель-адъютант ее величества, приказал вас, господин офицер, просить войти в церковь для дачи объяснений всего происшедшего.

— А разве Платон Александрович в церкви? — спросил Велемирский, весело усмехаясь.

И на утвердительный ответ он быстро двинулся на паперть.

Зубов встретил офицера почти в дверях, за ним стояли: бледный как полотно Шмитгоф и не менее встревоженный пастор.

— Что все это означает? — гневно спросил Зубов.

Граф объяснился.

— Но какое основание может иметь князь арестовать персидскую княжну в минуту ее венчания? Это смахивает на простое похищение женщины!

— Не могу и не должен знать-с. Бумаги и дела княжны у князя. Я исполняю только приказание светлейшего, — отвечал Велемирский почтительно.

Зубов вышел на улицу.

Шмитгоф как потерянный, почти, казалось, без сознания всего окружающего, последовал за ним… И чуть-чуть, по рассеянности и убитости, не сел артист в коляску Зубова.

Персияне уже уехали, и он был один.

Народ глядел на уезжавших по очереди в глубоком молчании. Власти разыгрались — держи язык за зубами. А то не ровен час сболтнется — и живо причастным к делу окажешься.

Но когда Зубов отъехал, а граф Велемирский и Брусков тоже ускакали, толпа шелохнулась и, расходясь во все стороны, загудела, весело перемешивая речь смехом и прибаутками.

Два имени — Потемкин и Зубов были у всех на языке.

И народ сразу рассудил дело иначе, чем сами участники происшествия. Офицеры, бравшие княжну как бы под арест, верили, что увозят женщину. А народ решил по-своему.

— Нешто станет он для такого дела силком девку во дворец волочить — чего ему в персидке этой! Невидаль какая!

— А энтот, вишь, ее с немцем венчать хотел. А князю тот немец самый нагадил… Князь его и поучит…

— Вестимо. А то — для себя, вишь, будет!

— Ну вот из-под носу невесту теперь взял да за другого, гляди, и просватает.

— А что, ребята… Я что видел! — говорил глуповатый молодой парень.

— Что?

— Персидка-то эта самая? Как ее сгребли да повезли… Чудно!..

— Да ну, что?

— Сидит да смеется. Ей-Богу! Ей бы плакать, а она смеется…

— Чего ж ей плакать-то?..

— Я ж почем знаю…

Экипаж княжны Изфагановой, в сопровождении конвоя из офицеров и солдат, немало дивил всех встречных…

Прохожие ожидали увидеть в карете мощную фигуру князя, а вместо него оттуда выглядывала миниатюрная женская фигурка, хорошенькая, богато одетая и весело улыбающаяся.

Наконец карета въехала во двор Таврического дворца… Княжна при помощи лакеев выпрыгнула на подъезд и быстро вошла в швейцарскую.

— Доложить прикажете? — несколько недоумевая, спросил швейцар-невшателец, узнавший княжну, но дивившийся конвою ее…

— Не знаю, — нерешительно отозвалась княжна. — Я думаю!..

Но прискакавший с нею капитан Немцевич уже бежал докладывать…

Другой офицер, Брусков, тоже слез с лошади и, спокойно войдя в швейцарскую вслед за княжной, вдруг, как бы волшебством, превратился в истукана. Он стоял невдалеке от княжны и глядел на нее разинув рот, широко тараща глаза, очевидно, находясь под мгновенным влиянием столбняка.

«Княжна Изфаганова?» — повторял он мысленно, и он вдруг подумал, искренно испугавшись:

«Батюшки, уж не я ли спятил?»

— Что, какова? И вас поразило? Дивная красавица, — шепнул ему на ухо чиновник Петушков, прибежавший из канцелярии поглазеть на княжну.

— Да-а… — промычал Брусков бессознательно.

— Вы в первый раз ее видите?..

— Я… Да-а… Я… Ой, не спятил ли я? — громко проговорил Брусков.

Княжна, озиравшаяся кругом, услыхала эти слова и увидела взгляд Брускова, прикованный к ней, и, усмехнувшись, повернулась к нему спиной.

— Князь просит пожаловать! — почти крикнул Немцевич, спускаясь рысью по лестнице.

Княжна поднялась быстрой походкой, прошла весь дворец, все парадные комнаты и большую залу, уже окутанные мерцающими сумерками летней белой ночи.

Князь распахнул дверь из кабинета и ждал; завидя идущую, он, еще издали, протянул к ней руки.

— Ну… — вскрикнул он. — Иди, княжна моя неоцененная!

И, когда княжна была уже около него, он нагнулся, обхватил ее могучими руками и поднял на воздух как перышко…

— Целуй меня… Вот так!.. — с чувством сказал он, целуясь. — Еще раз… Вот так… Чем поквитаюсь — не знаю…

И, поставив ее на пол, слегка смущенную и румяную от волнения, князь потянул ее за руку, ведя в кабинет.

— Садись. Рассказывай все… Ничего не забудь! Все… Раненых нет?

— Нет!

— Аминь и Богу слава! Ну, ну, рассказывай!..

Княжна начала быстро рассказывать. Между тем у церкви происходило иное.

Чрез полчаса после происшествия, когда улица давно опустела и пастор, довольный отчасти, что все так разрешилось мимо него, выходил из темной церкви, причетник тушил свечи, на ступенях паперти ему попалась на глаза в полумраке сидящая фигура в блестящем костюме…

Пастор подошел ближе, пригляделся и ахнул. Это был злосчастный жених.

Шмитгоф сидел на ступени, очевидно уже давно, положив голову на руки и закрыв лицо ладонями.

Пастор позвал его… Он не двинулся и не ответил.

Старик заговорил с участием и наконец тронул молодого человека рукой за плечо. Артист наполовину очнулся и поднял голову.

— Что же это вы… Так! здесь?.. Идите! Уезжайте домой.

Артист смотрел в лицо пастора и молчал.

Лицо его, даже в сумраке вечера, сверкало белизной.

— Как вы бледны! — воскликнул участливо старик. — Идите. Войдите хоть ко мне пока…

Шмитгоф поднялся с трудом, как бы наполовину сознательно, и молча двинулся, пошатываясь, за пастором. Старик что-то говорил, но он не слушал.

Они вошли в квартиру.

— Утешьтесь. Авось все обойдется еще счастливо, — заговорил пастор. — Господин Зубов очень возмущен этим делом. Посмотрите. Он ответит, то есть князь. Есть же предел наконец, хотя бы и могущественным людям! Это соблазн! Ему прикажут возвратить вам вашу невесту.

— Возвратить! — воскликнул вдруг артист и зарыдал. — Возвратить!.. Опозоренную!