Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец [litres]

Стрелец. А видал ли ты его в бою?

Ратник. Нет.

Стрелец. Вот то-то! Под Трубчевском мы уже совсем было разбили и рассеяли его малое войско, а он высунулся вперед на коне, сотворил молитву, крикнул на своих, да как бросится на целое наше войско с сотней своих конных, так мы и свету Божьего не взвидели! Да нет и мудреного. Ведь за ним и святые угодники. Сказывают, что воеводы наши видели на небе два огненные меча накрест и что святой Георгий Победоносец в золотых латах скакал на белом коне перед дружиной царя Димитрия, и как махнет копьем, так и обдает наше войско страхом. Наши побежали, как зайцы перед охотниками…

Старик. Велика сила твоя, Господи!

Церковник. Много было всяких чудес, а первое чудо то, что царь спасся от убиения, от злобы нашего ирода Годунова. Да, за кем Бог, за тем и люди. Но ведь чем стращали народ, чтоб не служить Димитрию: и проклинали-то его, и воевали-то с ним, а как пришла воля Божия, так вот он и на царстве!

Старик. А Годуновы в сырой земле…

Церковник. Всякому за свое!.. Все Божие и все от Господа!

Чернец. «Велия слава его спасением твоим: славу и велелепие возложишь на него!» [338]

Ямщик. Сказывают, что, как только царь Димитрий Иванович ступил на русскую землю, так она задрожала под ним и расступилась, а на небе было сперва гром, а потом пение, царь остался невредим, а земля-то приняла Годуновых!

Старик. Ведь и давеча, как царь вступил в Москву с войском, поднялись вихорь и метель [339], так, что войско должно было остановиться. Многие испугались и не предвещают доброго. Да, видно, всякое чудо за ним, а не против него.

Церковник. Правда! Я слышал, как письменные люди толковали это. Они говорят, что так пометет он всех врагов своих.

Стрелец и ратник (вместе). Дай Бог, дай Бог!

Чернец. Сила и милость Господа видна в том, что он возвел его на царство: так нечего и беспокоиться.

Десятник даточной пехоты. Говорят, что в бою закрывало его облако. Сказывают также, что покойный царь Годунов хотел опоить его ядом в Путивле и подослал для этого дела двух чернецов [340]. У одного из них яд был спрятан в сапоге, а как царь Димитрий сотворил молитву, так вдруг из сапога вылез змей, рассказал весь умысел и провалился сквозь землю. Это говорят те, которые были с царем в Путивле. А он, спаси его Господи, простил своим злодеям!

Сиделец. Нам сказывал казак, что какой-то дворянин, подкупленный Годуновым, хотел зарезать его в Польше. Царь Димитрий перекрестился, нож выскочил из рук убийцы и ему же воткнулся в сердце.

Чернец. Господь, видимо, хранит царское племя.

Стрелец. Да, наш Димитрий Иванович и стоит того, чтоб Бог и люди хранили его.

Купец. Уж с ним-то заживем в Москве припеваючи! Все говорят, что такого доброго царя не было да и не будет.

Стрелец. Лишь только он взял казну Годунова в Чернигове, тотчас роздал войску: «Мне ничего не надобно, детки, — сказал царь. — Все ваше! Были бы вы сыты да веселы, так я буду счастлив. Ведь Россия — моя родная!»

Выборной из Красного села. Как мы подносили ему хлеб-соль, так он сказал нам: «Много брал с вас Годунов всяких податей, а я всех пожалую и помилую. Пусть будет богат народ мой, а мне Бог даст!»

Чернец. Вчера еще он отдал в Успенский собор все иконы Годуновых, во все монастыри послал подарки и деньги на братскую трапезу.

Старец. Царское сердце!

Дворцовый истопник. Как созвал сегодня бояр на пир, так прежде всего спросил у боярина Вельского: «Есть ли угощение для моего народа? Пусть веселится народ, — примолвил царь, — без его радости и нам нет веселья!»

Стрелец. Дай Бог ему здоровья!

Истопник. Такой милостивец, что, на кого взглянет, как солнышком согреет, а кому слово молвит, как медом попотчевает.

Чернец. А как он грустил, родимый, как плакал в церкви архистратига Михаила, преклонясь на гроб отца своего, покойного государя Иван Васильевича! Сердце раздиралось, смотря на него! Я сам слышал, как он сказал: «О, родитель любезный! Ты оставил меня в сиротстве и гонении; но святыми молитвами твоими я цел и державствую!» [341]. Все бывшие в церкви так и зарыдали, а народ воскликнул: «То истинный Димитрий!»

Старец. Да уже как не стало Годуновых, так некому и лгать, что он не истинный царевич. Кому это лучше знать, как не боярину Богдану Яковлевичу Вельскому. Ведь он вырос и состарелся в царских палатах, был в большой милости у покойного царя Ивана Васильевича, был пестуном детей царских и знает все тайное, что делалось в палатах. А боярин Вельский всенародно на Лобном месте снял с груди образ Николая Чудотворца, поцеловал его и клялся, что новый царь есть истинный сын Иоаннов, спасенный и данный нам Николаем Чудотворцем, убеждал со слезами любить того, кто возлюблен Богом, и служить ему верно. [342]. Ну как бы осмелился такой знаменитый боярин лжесвидетельствовать пред народом и губить душу свою?

Стрелец. Да кто посмеет теперь усомниться? Скажи слово — так мы тотчас сорвем голову, как маковку!

Ратник. Смерть всякому злодею!

Ямщик. Разорвем на части!

Стрелец. Подай-ка сюда ведро с медом, Васька! Вот и ковш! (Пьет.) За здоровье царя Димитрия Ивановича! Ура!

Все. Да здравствует царь наш Димитрий Иванович! Ура!

После пышного пиршества в Золотой палате бояре разошлись по домам, чтоб отдохнуть по обычаю, а Лжедимитрий остался во дворце с приближенными своими поляками, иезуитами и чужеземными телохранителями. Из русских был при нем один Петр Федорович Басманов, который из приверженности к царю отказался от всех русских обычаев. Лжедимитрий велел следовать за собою Басманову, Меховецкому, Бучинскому, иезуиту Савицкому и капитану своих драбантов [343]Маржерету и пошел в рабочую палату царя Бориса, которая оставалась запертою со дня свержения Феодора с престола.

Вошед в палату, Лжедимитрий остановился посредине и, осмотревшись кругом, задумался и склонил голову.

— За пять лет пред сим я видел здесь того, пред кем трепетала целая Россия! — сказал он. — Будучи тогда бесприютным сиротою, изгнанником, скрываясь от злобы Бориса в монашеской одежде, с трепетом предстал я пред могущественного врага, которого почитал непобедимым, и возродился мужеством, увидев слабость его в часы внутренней скорби. О, если б эти стены могли говорить, они поведали бы много истин… — Лжедимитрий, помолчав немного, продолжал: — Друзья мои! прошу вас, припоминайте мне часто, что я человек!.. Борис, Борис! Ты уповал на силу твою — она сокрушилась, как паутина от дуновения ветра… Грустно сильному на развалинах силы и могущества!

— Государь! — сказал иезуит Савицкий. — Рассей мрачные твои мысли воспоминанием, что ты ведом самим Богом к могуществу для благоденствия человечества. Борис был похититель престола, думавший единственно о земном величии, а ты государь законный; ты рожден для спасения душ твоих подданных. Как тебе равняться с Годуновым?